За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Ильинский Юрий Борисович

Васька толкает меня в бок, кричит:

— Эй, Научный, спокойной ночи! Смотри термитов не обижай!

Зоолог стоически выдерживает насмешку. Молчит. Шали, кряхтя, возится на своей кошме.

— Друзья ссорятся. Добром это не кончится. Аллах — свидетель!

Пророчество Шали отчасти сбылось.

Мы проснулись от яростных криков. Солнце только что взошло. На земле распласталась причудливая косая крылатая тень палатки, а сама палатка ходила ходуном. По доносившимся изнутри невероятным проклятиям можно было судить о том, что Марк попал в беду. Зоолог, всегда вежливый, был на редкость корректен и даже

в экспедиции, где его окружали лишь мужчины, змеи и ишаки, не позволял себе крепких выражений. Сейчас же Марк превзошел нас всех, вместе взятых, и каждого в отдельности. Призывая погибель на всех термитов, Марк бесновался, и было отчего: ночью термиты вырвались из банки, куда их опрометчиво поместил зоолог, и, на радостях, устроили пир. Не удовлетворившись остатками ужина, насекомые изгрызли тяжелые ботинки Марка, испортили его брезентовые ковбойские штаны, оставив, должно быть из сострадания к их владельцу, лишь кучу лохмотьев, горсть металлических пуговиц и две пряжки. Другой одежды у Марка не было, и он в отчаянии пытался прикрыть наготу старой овечьей шкурой.

Узнав, в чем дело, мы с Николаем расхохотались, а Васька повалился на землю и минут пять стонал от неудержимого смеха.

Один Шали серьезно отнесся к случившемуся. Бросив беглый взгляд на Марка, Шали отобрал у него овечью шкуру (в нее мы завертывали хрупкие вещи), отошел в сторону и в полчаса сшил зоологу брюки, вроде тех, в которых ходят на курорте «стильные» девушки с прической «конский хвост». Брючки едва покрывали хрящеватые колени зоолога, рельефно обтягивали стан. Кривоватые, заросшие буйным глянцевитым волосом нижние конечности Марка, выглядывающие из импровизированных шортов, выглядели дико и смешно.

— Экзотика! — ржал Васька. — Эй ты, Робинзон Крузо, подбери пузо!

Марк скрипел зубами, Шали утешал его как мог:

— Ничего, Научный, не грусти. Брюки — первый сорт. Аллах — свидетель!

Наконец мы двинулись в путь. То ли Марку надоели постоянные наши просьбы, то ли на него повлияло слишком тесное общение с любезными его душе термитами — неизвестно, только мы уже третий день быстрым маршем продвигаемся к спасительной зелени долины. Пустыня остается позади, пески отступают.

Появились зеленые островки, кустарники, на горизонте далеко-далеко чернела узкая полоска непроходимых лесов — тугаев. Вода близко, и мысль о прозрачных прохладных волнах гонит нас вперед.

Но сколько можно пройти пешком по раскаленной степи с двухпудовым грузом за ноющими плечами?! И мы снова останавливаемся в небольшом туркменском кишлаке. Он невелик — всего несколько юрт. Скотоводы радушно принимают нас.

Спускается вечер, девушки-подростки пригоняют стадо коз. Тихо мемекают козлята, блеют козы, покачивая тугим выменем, слышен перестук маленьких копытцев. Девчонки посматривают в нашу сторону, перешептываются, поправляют десятки тоненьких, туго заплетенных косичек. Мелодично позванивают браслеты на смуглых руках.

Николай уже достал свой походный альбом и поспешно делает наброски, стараясь запечатлеть юных туркменок, которые, заметив, что сделались объектом пристального наблюдения художника, оживленно переговариваются, смеются, улыбаются нам, явно этим польщенные.

Спать в юртах не хотелось — после стольких ночей, проведенных под открытым небом, юрта кажется тесной и душной. Привычка. Еле уговорили хозяев отпустить нас — туркмены недовольно разводят руками, недоуменно качают головами. Как? Гостя положить спать на улице? Вы и в Москве так делаете?

После

долгих уговоров хозяева скрепя сердце согласились оставить гостей в покое, с непременным условием, чтобы каждый из нас лег подле юрты.

Ночь прошла спокойно. Весь следующий день мы провели в степи. Вернулись усталые и после обеда завалились спать. Проснулись, только когда солнце стало садиться.

— Шали! — позвал Марк. — Шали! Где ты?

— Шали! — тотчас подхватил Васька хрипловатым спросонья голосом. — Ты, Шали, давай не шали, вылезай, зачем спрятался?

Мы долго звали проводника, но он куда-то запропастился. Хозяева не понимали нас и недоуменно улыбались. Наконец одна девушка, сообразив, в чем дело, потянула Ваську за рукав к глинобитному сараю и показала на плоскую крышу.

— Там спит? — изумился Васька. — Ай да Шали, видать, поспать мастер. Ну, сейчас я его подниму. По тревоге, как в армии. Шали, по-одъ-ем!

Васька схватил комок глины и метнул на крышу сарая. Потом еще и еще. Бомбардировка продолжалась с минуту, но Шали не откликался.

— Вот это сон! Богатырский… Ничего, я его сейчас подниму. — Васька схватил узкогорлый кувшин с водой, поднялся по приставной лесенке на крышу, как вдруг, выронив кувшин, стремительно спрыгнул вниз. — Там… Там…

Треск разбившейся посуды всполошил туркмен. Они повыскакивали из юрт, окружили Ваську, зашумели. Воспользовавшись возникшей суматохой, я поднялся по шатающейся лесенке и оцепенел: Шали лежал на спине. Его расширенные глаза смотрели на меня в упор, в них копился страх, дрожали слезы, вызванные длительным напряжением. На голой груди проводника мирно грелась на утреннем солнышке огромная мохнатая фаланга! Несчастный Шали боялся шевельнуться и молча смотрел на меня, умоляя о помощи.

Осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не спугнуть фалангу, я спустился вниз. Пока я соображал, как прогнать фалангу, чтобы она не укусила Шали, Васька пришел в себя, схватил гусиное крыло, которым подметали мусор, взлетел по лесенке — и не успели мы крикнуть, как он крылом смахнул фалангу едва мне не на голову.

Фалангу тут же прикончили. Николай с омерзением положил на труп пылающую головню, а Шали, бледный, мокрый от пота, кое-как сполз с крыши и бессильно повалился на землю — сказалось нервное напряжение.

Добрый глоток коньяку из медицинский фляжки Марка привел проводника в чувство. Шали рассказал, что проснулся, почувствовав на груди покалывание, и увидел фалангу. Некоторое время страшное существо шевелилось, разгуливая по замершему от страха человеку, выбирало подходящее местечко, а выбрав, заснуло прямо на сердце.

— Сердце у меня колотилось, как бараний хвост. Я боялся, что она услышит стук сердца и вопьется. Несколько часов как мертвый лежал, даже спину судорогой свело, но не шелохнулся. Аллах — свидетель!

Мы боялись, что неприятное происшествие выбьет проводника из колеи — не каждый способен перенести подобное потрясение, но Шали после еще двух-трех глотков «медицинского» напитка стал веселее прежнего и даже подмигнул Марку:

— А ты, Научный, продержишь фалангу на сердце столько времени? А?

— Шали, ты наивный человек. Руководитель нашей группы уже четыре года около себя терпит такую фалангу, что твоей не чета. И…

— Ладно, ладно, Вася. Убедительно прошу тебя на эту тему не распространяться, — рассердился Марк, совершенно не выносивший шуточек друзей относительно осложнений в своей семье. У нашего зоолога не сложились, мягко говоря, отношения с тещей.