За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
Обоюдное созерцание продолжалось недолго. Родились новые звуки: за спиной что-то зашуршало, зашелестело. Вообразив, что в колодец спускается целое полчище кобр, я прыгнул вперед и уткнулся разгоряченным лицом в сырую глину. Не обращая внимания на боль, я тотчас обернулся и вздохнул с облегчением. На стенке, противоположной той, где в трещине сидела кобра, слой влажной глины кончался примерно в полуметре от поверхности. Дальше шел сухой суглинок и песок. Теперь песок, вероятно от сотрясения, вызванного моим падением, медленно заструился вниз и, осыпаясь, мелодично шуршал.
Удостоверившись, что кобра продолжает оставаться на старой
Но почему же никто не приходит мне на выручку? Куда подевался мой маленький спутник? А может, и он провалился в такой же колодец? Но размышлять над этой проблемой долго не пришлось, судьба уготовила мне новое испытание.
Струйки сухого песка нескончаемыми ручейками текли сверху, засыпая мои ботинки; ручейки сливались в поток песчинок. С возрастающим волнением следил я за сухим водопадом.
— Черт! Да ведь это севун!
Мне стало не по себе: движущиеся, льющиеся массы песка невозможно остановить. Они будут стремиться вниз, пока не заполнят колодец доверху. Известны случаи гибели людей в сыпучих песках (зыбунах).
Рывками я освободил ноги из песка. Песок покрывал дно колодца неровным слоем; поминутно вытаскивая то одну, то другую ногу из песка, я заметил, что постепенно ветви надо мной нависают все ниже и ниже: по мере того как песок заполнял колодец, я поднимался все выше и выше, это происходило медленно, почти незаметно, но это происходило! Значит, рано или поздно мне предстоит встреча с коброй, как говорится, лицом к лицу. Открытие не радовало — кобра по-прежнему толстой плетью чернела в глубокой трещине. Еще полчаса — и свидание состоится, если, конечно, до этого меня не засосет песок.
Я не обманулся в предположениях: песок стал жиже, мельче и лился вниз, засасывая, как густой ил. С огромным напряжением, изломав ногти, я вскарабкался на стенку, вырвал ноги из сыпучего месива. От рывка лопнули шнурки ботинка, сорванный с ноги, он остался на дне колодца. Вдобавок я обронил нож, который тотчас же скрылся под слоем песка.
До расселины оставалось менее метра. Следовало долбить лунки на противоположной стороне колодца, но чем — ножа не было, а руками много не нароешь — грунт слежавшийся, твердый. Лихорадочно тасуя мысли, я смотрел вверх, где, покачиваясь, меня ожидала кобра. Не думаю, что она принимала меня за некий экзотический объект охоты, однако было совершенно ясно, что змея видит во мне врага и готовится пустить в ход свое отравленное оружие.
Вблизи кобра казалась мне огромной, вырастая по мере приближения к ней, впрочем, у страха, как известно, глаза велики. Естественно, в создавшейся безвыходной ситуации пресмыкающееся выглядело настоящим чудовищем.
А проклятый севун, продолжая струиться, загонял меня все выше и выше; развязка приближалась. Куда ни кинь — все клин, встречи не миновать. Внизу меня удушит неумолимый песок, наверху поджидает кобра. «Вот где настигла смерть! — мелькнуло в голове. — Обидно! Пройти всю войну от начала до конца и умереть тут так нелепо, на дне заброшенного колодца. Впрочем, все смерти нелепы…»
Неожиданно для самого
— Здесь он, здесь! — отчаянно заорали наверху. — Сюда, ребята!
Топот бегущих ног, крики, радостные возгласы.
— Здесь я! — гаркнул я что есть силы. — Здесь, в колодце!
Наверху потемнело, и к ногам упала бухта тонкого каната.
— Юрка, жив? Хватай веревку!
— Жив, жив… Бросьте скорее ружье, тут змея!
Наверху возник короткий спор, полился поток непонятных восточных слов. По интонации догадываюсь, что кого-то сильно ругают. А вот и голос Шали:
— Какой змей? Кипчи-баш?
— Нет, не эфа.
— Кок-лорх?
— Не гюрза. Кобра! Скорее ружье!
Спускается на веревке моя ижевка. Оба ствола заряжены бекасинником. Порядок! Теперь я вооружен, и шансы наши с коброй вроде бы уравнены. А что происходит в трещине, как там моя приятельница кобра? Ага, шум наверху ее встревожил, она втягивается в расселину, но щель слишком узка для крупного пресмыкающегося. Вскидываю ружье и стреляю почти в упор, отгоняя мысль о возможности рикошета.
Оглушительный грохот, дым, фонтан земли, к ногам падает изрешеченный дробью, судорожно подергивающийся хвост пресмыкающегося. Лавина песка, хлынувшего в колодец, тотчас же засыпает его. Хватаюсь за веревку. Рывок, подтягивание, и я на твердой земле, среди друзей.
— Ну вот… — бормочу я, виновато улыбаясь. — Ну все… — И бессильно опускаюсь на камень. — Устал…
Заходящее солнце золотит кроны деревьев. Слитком червонного золота горит в его лучах Васькина шевелюра; легкий ветерок приятно холодит разгоряченное лицо.
— Порядок, — скалит мелкие белые зубы Васька. — Жить будешь, парень. А ну-ка, глотни для профилактики!
Пью обжигающую жидкость, обнимаю друзей…
…Тем, кто, прочитав эти строки, скептически улыбнется, советую побыть с полчасика между двумя смертями, а потом посмотреть в зеркало на выражение своего лица — вряд ли оно будет одухотворенным…
Глава четвертая
На полустанке
На этот раз я приехал один, друзья по разным причинам выбраться из Москвы не смогли. Я поселился на железнодорожном разъезде у неразговорчивого, хмурого путевого обходчика и целыми днями пропадал в песках. Мне хотелось понаблюдать за варанами. Сильные, ловкие и подвижные «крокодилы пустыни» давно привлекали меня своей первобытной внешностью. Мне не раз доводилось наблюдать варанов в неволе, но это меня не удовлетворяло. Местные жители очень много рассказывали необычного и даже невероятного о варанах. Утверждали, что вараны «доят» коз и очень любят козье молоко, что порой они затевают на бурых, выжженных солнцем холмах настоящие побоища между собой, и многое, многое другое. Теперь появилась возможность кое-что проверить, понаблюдать за варанами в естественной, привычной для них обстановке.