За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
— А теперь отвечай по совести — что ты сделал с козлом?
— С каким? Ах, с этим? Ничего особенного, сущие пустяки — плеснул под хвост немножко скипидару. Взбодрил его, так сказать.
И не в силах сдержать рвущийся хохот, Васька повалился на теплое душистое сено.
Внезапно мы спохватились, что нам нечем одарить новобрачных. Я предложил сходить в лес, настрелять дичи к ужину. Васька не возражал.
На развилке дороги мы повстречали долгожданного жениха. Он ехал на мотоцикле из районного центра с подарком — обручальным кольцом. Увидев нас, жених остановился прикурить. Жадно затягиваясь папиросным дымком, спросил Ваську:
— Что у вас тут происходит, дорогой? Козел мимо меня пробежал, летел, словно
— Не знаю, — сдавленным голосом ответил Васька, сдерживая рвущийся смех. — Должно быть, выпил на радостях. По случаю твоей свадьбы.
Дорога уползала в горы, мы круто свернули вправо и звериной тропинкой направились к неглубокому ущелью. Узкое, заваленное увесистыми, обточенными быстро текущей водой камнями, оно оказалось труднопроходимым. Ручей пересох, но кое-где под ногами хлюпала сочившаяся из-под камней бурая жижа. Скалистый, обрывистый берег ручья зарос колючим кустарником, острые шипы напоминали шершневые жала. Пробиться сквозь естественное заграждение трудно даже кавказскому буйволу. Васька попытался было прорваться, но с проклятиями отказался от своего замысла, мы собирались повернуть обратно, но услышали какой-то шум. Кустарник подозрительно потрескивал, похоже, к нам приближалось крупное животное.
У черного, испещренного паутиной трещин базальтового обломка мелькнула тень, мы спрятались за скалу. Ждать пришлось недолго, кусты затрещали сильнее, и на тропу, тревожно озираясь, вышел косматый дикобраз.
Небольшой, величиной с собаку, длинные иглы то пригибались к хребту, то вставали дыбом. Озадаченное незнакомыми запахами животное втянуло ноздрями воздух, прислушалось и, успокоившись, направилось прямо к нам. Мы выскочили из засады, Васька обогнул дикобраза, зашел с тыла, отрезав ему путь к отступлению.
— Держи его, Юрка! Хватай!
Легко сказать «хватай», да трудно сделать. Стряхнув вызванное внезапностью нашего появления оцепенение, дикобраз угрожающе взъерошился.
— Сейчас он метнет иглы! — крикнул Васька. — Осторожнее!
Местные жители уверены, что дикобразы способны метать свои иглы, как стрелы из лука, отправлять их на значительное расстояние, поражая противника. Об этом мы слышали от старого Тиграна. На самом же деле эти животные лишены такой возможности.
— Чепуха!
Убедившись, что прорваться в заросли невозможно, дикобраз затоптался на месте, издавая странные звуки, отдаленно напоминавшие хрюканье. Я попытался к нему приблизиться, дикобраз махнул хвостом, и несколько игл, пробив толстый горный ботинок, впились мне в ногу.
— Интересно, кусается он или нет? — Васька схватил дикобраза, и тотчас его сомнения разрешились. Яростный крик боли и взрыв проклятий свидетельствовали о том, что дикобразы иногда кусаются.
Поочередно мы подбегали к зверю, стараясь схватить его за лапы, но всякий раз отскакивали назад, обвиняя друг друга в трусости. Но вот дикобразу наскучило все это, и он перешел от активной обороны к наступлению, завершившемуся прорывом на моем «участке фронта». Сухо стуча когтями, шелестя иглами, дикобраз засеменил вниз по тропе; мы преследовали его, не отставая ни на шаг, пока дикобраз не уперся в каменную стену. Сообразив, что попал в ловушку, зверь повернулся к нам, хищно оскалился, готовясь дорого продать свою свободу. Я сбросил куртку и накинул ее на фыркавшего от страха и злобы зверя. Не обращая внимания на сыпавшиеся уколы, удары хвостом, мы навалились на дикобраза. Я ухватил его за передние лапы, благо оскаленная мордочка животного была закрыта курткой, а Васька набросил на дикобраза веревочную петлю, после чего мы высвободили куртку. Пробитая иглами, она светилась, как решето.
Надежно привязав пойманного зверя к дереву, мы занялись собой — глубокие царапины промыли водой из фляги. Расшнуровав ботинок, я с трудом извлек застрявшие
Когда мы вернулись в деревню, веселье было в полном разгаре. Прямо под открытым небом стояли покрытые скатертями столы, за ними сидели родственники, земляки и приехавшие из дальних поселений гости новобрачных. Мы поздравили жениха и невесту, смущенно посетовали, что не можем подарить им что-нибудь достойное.
— Думали настрелять дичь, но поймали лишь вот это… Извините… — Васька подтащил на веревке фыркающего, упирающегося зверя.
— Дикобраз! — радостно крикнул жених. — Вай, вай, какие молодцы! Спасибо!
Мы не знали, что и сказать, думали, нас благодарят из вежливости. Ну кому нужен этот колючий, задиристый злюка? И тогда к нам подошел седоусый голубоглазый старик, который утром развлекал нас разговорами, и произнес целую речь:
— Не печальтесь, дорогие, все хорошо. Даже очень хорошо. Мясо дикобраза очень вкусное. — Васька сморщился и украдкой сплюнул. — Но мясо съедят, шкура протрется, а дикобраз нам даст сто красивых ручек. Родятся у новобрачных сынок и дочка, подрастут, пойдут в школу и будут писать ручками, сделанными из этих иголок. Люди спросят — кто подарил вам такие красивые ручки? Дети скажут — московские охотники подарили. И дети, и их родители будут помнить о вас, потому что настоящий подарок — тот, который будит угасающую память. Спасибо вам, дорогие друзья!
— Ура нашим дорогим гостям! — воскликнул старый Тигран, поднимая бокал с янтарным вином. — Пусть живут на свете долго-долго и приезжают к нам часто-часто!
Утром мы принялись собирать вещи, упаковывать клетки с птицами, старый Тигран заметно расстроился, тетушка Астхик всплеснула руками:
— Вах! Уже? Так быстро? Ну, погостите еще немножко, очень прошу.
— К сожалению, нам пора. Дела…
Вздохнув, тетушка Астхик ушла на кухню готовить прощальный обед, я наспех чинил сломанную дверцу клетки, Васька запихивал в набитый до отказа рюкзак котелок и флягу с местным вином. Внезапно снаружи раздался какой-то стук, послышалось падение тяжелых предметов. Мы выбежали во двор и шарахнулись в сторону — с чердака выпал большой ящик и грохнулся у наших ног, разлетевшись в щепки. Следом упала ветхая тумбочка, посыпался град всякой рухляди.
Из кухни выскочила взволнованная тетушка Астхик:
— Вай, Тигран! Что ты там делаешь, на чердаке? Пожар?
Взлохмаченная голова старика показалась в чердачном окошке.
— Не мешай, пожалуйста…
— Но ты все вещи переломал, старый ишак! Что тебе там понадобилось?
Вместо ответа к ногам хозяйки упал продавленный стул.
— Вах! Он все перебьет! Что с ним стряслось, люди?
Недовольный Тигран выглянул в окошко:
— Женщина подобна маятнику. Пока не кончится завод — не остановишь. — С этими словами Тигран швырнул в окошко еще один стул.
— Для чего все это? Что тебе там понадобилось, скажи на милость?
— Все равно ее найду… — бормотал Тигран. — Гости уезжают…
— Змею ищет, — догадался Васька. — Чтобы нам подарить.
— Надо его предупредить, — всполошился я. — Ведь там гюрза, а она ядовита. Может случиться несчастье.
Снова показался Тигран, кряхтя, спустился с приставной лестницы, едва удерживая в руках пузатую бочку. Поставив ее на пол, вытер лицо.
— Вот! Сколько лет берег. Не пил. Даже жена не знала. Но для таких людей… — Не договорив, Тигран принес кувшин, стаканы, открыл позеленевший краник, и из него хлынула густая вишневая струя. Превосходное было вино — сладкое, терпкое, отдававшее тончайшим ароматом горных цветов. Голова после него оставалась ясной, а ноги сами выбивали чечетку. Мы сидели в комнате хозяев, тетушка Астхик, наполняя стаканы, лукаво поглядывала на мужа: