За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
— Смотри, смотри, что она делает! — Васька толкнул меня локтем. Потерявшая добычу змея наклонила плоскую голову, высунула раздвоенный язык, слегка ощупывая землю, медленно, но безошибочно поползла к норе. Змея, безусловно, не видела мышкиного убежища, но двигалась тем же путем, которым пробежала мышь.
— Преследует! Языком нащупывает следы!
Мы пошли дальше, но вскоре вынуждены были остановиться, а затем поспешно ретироваться, так как оставаться здесь было рискованно: местность эта, похоже, принадлежала змеям, и только им. Дело заключалось в том, что каждую весну змеи покидают места зимовки, где они собираются сотнями, нежатся на солнце, а отогревшись, вознаграждают себя за длительный пост. Голодные и злые, змеи
На горе, на которую мы с Васькой забрались, зимовало много пресмыкающихся — в пещерах, глубоких расселинах, под камнями. Теперь все они покинули свои убежища и выползли на поверхность земли. Еще издали мы заметили на небольшой каменной площадке скопище змей: небольшие, тонкие, как проволока, и толстые, как бичи, змеи беззаботно грелись в лучах жаркого солнца. Мы хотели подойти поближе, но от основной массы змей отделилось несколько и ползало вокруг всей кучи, словно охраняя остальных от нападения врагов.
Васька решительно потянул меня за руку:
— Пойдем отсюда. Хватит с меня змей. Нагляделся я на них, чертей. Пойдем, пойдем. Дома на чердаке нас еще одна дожидается. Если очень соскучишься по этим ползучим, сходишь к ней на свидание.
Возвращались мы, внимательно глядя под ноги, чтобы нечаянно не наступить на змею, а они то и дело попадались нам на глаза, правда, преследовать нас не пытались.
— Скорей бы спуститься с этой змеиной горки, — приговаривал Васька.
Я, признаться, жаждал того же. У самой подошвы горы мы остановились: на тропинке в необычных позах застыли три полоза, похоже, выясняли отношения. Немного понаблюдав за этой троицей, мы поняли, что стали свидетелями поединка. Самка, расположившись в сторонке, выжидала исхода схватки, самцы поднимались над землей, сталкивались грудью, отшатывались назад, мерно раскачивались. Каждый боец старался подняться выше другого. Это удалось крупному буроватому полозу, его плоская голова покачивалась над миниатюрной головкой соперника, создавалось впечатление, что одна змея взирала на другую свысока.
Нас заинтересовал необычный поединок; змеи не переходили к решительным действиям, даже пасти не разевали, удовлетворяясь тем, что сталкивались гладкими, отполированными самой природой телами. Движения их были плавными, и люди несведущие могли принять происходившее за танец. Но это была борьба, настоящая борьба не на жизнь, а на смерть, борьба за обладание самкой.
Схватка распаляла противников, их движения становились все более быстрыми, резкими. Дважды сбитый массивным соперником более слабый самец, падал вверх брюшком, но всякий раз быстро переворачивался и устремлялся навстречу врагу. Самка не двигалась, терпеливо выжидая конца поединка. И конец наступил: крупный самец швырнул противника на песок и, не дожидаясь, покуда тот поднимется, кинулся на него, разинув пасть. Бросок змей молниеносен, тем не менее поверженный уклонился от удара, еще неуловимое движение — и он обвился вокруг противника, словно дикий виноград вокруг кряжистого дубка. Змеи покатились по земле, крупному самцу удалось выскользнуть из объятий соперника, и змеи вновь заняли исходные позиции.
Они собирались продолжить схватку, но вдруг заметили нас, а нужно сказать, что в нашей стране трудно найти более агрессивное и драчливое пресмыкающееся, чем полоз. Если кобра «благородно» предупреждает о своем присутствии и, следовательно, грозящей людям опасности тем, что раздувает капюшон, то полоз к «дипломатическим ухищрениям» не прибегает и порой бросается на человека, бесстрашно идет напролом, и отделаться от него бывает иной раз очень трудно.
Мне кажется, в повадках полоза есть что-то бульдожье. Он яростно вцепляется в палку, веревку, сапог, остервенело мечется, трясет головой из стороны
Полозы, поединок которых мы наблюдали, не были исключением, и в миролюбии их нельзя было заподозрить. Забыв о схватке, они развернулись и дружно бросились в атаку. Мы поспешно отступили, однако тропа была узкой, и нам вовсе не улыбалось снова подниматься в гору, искать другую тропинку, чтобы обойти этих забияк.
— Прорвемся, — сказал Васька. — А если они не образумятся — убьем.
Змеи, однако, уступать дорогу не собирались. Я предложил разбежаться и перепрыгнуть через воинственную парочку, но Васька возразил: он не архар, чтобы скакать по головоломным горным кручам.
— Я же сказал — убьем!
Но привести в исполнение свой приговор Василию не удалось. Я пошел по тропинке первым и, когда полоз устремился ко мне, сбросил его палкой с тропы. Змея закувыркалась по скату, посыпались мелкие камешки.
— Отправь туда и второго, — попросил Васька. — За компанию. Пусть еще подерутся, коли не надоело.
Выполнив просьбу Василия, я подошел к полозу-самке. Она вела себя как-то странно, лежала как мертвая, словно приглашала нас пройти. Любопытно, что будет дальше: пропустит нас змея или она попросту поджидает, чтобы наброситься и укусить? Что творится под сводом сплющенного черепа пресмыкающегося?
— Я все-таки попытаюсь, быть может, она пропустит…
— Попробуй, попробуй, — засмеялся Васька. — Ботинки у тебя армейские, не прокусит. Но я бы на твоем месте экспериментировать не стал — разве можно верить женщинам?
Я зашагал по тропе, палку на всякий случай держал наготове. И это оказалось нелишним: когда я поравнялся с пресмыкающимся, змея таки попыталась меня укусить. К счастью, она промахнулась и проскользнула буквально в сантиметре от моей пятки. Пришлось отправить вероломную змейку вслед за ее обожателями.
Минут через сорок мы спустились в долину, отсюда до дома, как говорится, рукой подать.
— А не я ли был прав… — торжествующе начал Васька и умолк, оборвав свой монолог на полуслове, — у ворот, гордо выпятив бородку, стоял хозяйский козел и хитро поглядывал на нас, словно говоря: «Попались, голубчики! Давненько вас поджидаю!»
Остаток пути до спасительного крыльца мы проделали сумасшедшим галопом. Козел преследовал нас по пятам, воспользовавшись отсутствием хозяев, забрался на высокое крыльцо, с явным намерением ворваться за нами в дом. Этого не случилось, потому что Васька опередил его на секунду, захлопнув дверь с такой поспешностью, что прищемил преследователю ногу и часть бороды. Козел осатанел и не снимал осаду, пока не вернулась тетушка Астхик. Завидев хозяйку, козел поспешно ретировался.
Проклятый козел все-таки успел поддеть Ваську кончиком рога, распустить ему штанину. Зашивая брюки, обозленный Васька обрушивал на козла невероятные проклятия, одновременно лихорадочно обдумывая план мести, и замолчал лишь тогда, когда план окончательно созрел. Можно было, конечно, просто отдубасить гнусную скотину, но это было чревато неприятными последствиями и, кроме того, вступало в противоречие с Васькиными принципами. Василий предпочитал разыгрывать людей.
Тщательно продумав план мести, уточнив кое-какие детали, Васька повеселел — он всегда веселел перед очередной проделкой — и лег спать. Утром Василий вышел во двор с двустволкой и, увидев козла, мирно жующего сено, злорадно усмехнулся. Стараясь не шуметь, Василий спустился с крыльца, тихонько подкрался к козлу и над ухом ничего не подозревающего бородача шарахнул из обоих стволов дуплетом в курчавое белое облачко.