За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
Сердито запыхтев, он удалился на кухню. Мне стало неловко, тем не менее объясниться я не пытался, не отважился раньше времени раскрыть тайну, решив пока помалкивать, и хотя, как утверждают криминалисты, тайное рано или поздно становится явным, я, хорошо зная моих соседей, решил все-таки роковой момент по возможности отдалить.
Особенно беспокоил меня известный уже читателю Застенщик — толстенький, лысый, с круглой, как бильярдный шар, головой, пухлощеким личиком обиженного мальчика, писклявым голоском и кротким ангельским взглядом. Однако, несмотря на столь безобидную внешность, Застенщик был редкостным пакостником, склочником и сутягой. Его отлично знали в районе, где не было, пожалуй, такой «инстанции», куда бы он ни обращался со всевозможными жалобами, кляузными посланиями, которые,
В силу указанных причин Застенщик тайком выпускал из клеток пойманных мною в лесу птиц, а затем, видя мое огорчение, фальшиво сокрушался, выражая «чистосердечное сочувствие». При каждом удобном случае он давал хорошего пинка безответному, запуганному котенку, доставалось от него и престарелой облезлой болонке, владелицу которой Застенщик так застращал штрафами и милицией, что старушка и пикнуть боялась и выносила собачку во двор не иначе как на руках. В то же время Застенщик был очень осторожен, пакостничал исподтишка, чтобы его ни в чем не могли заподозрить. Никакие увещевания, уговоры, проникновенные душеспасительные беседы на него не действовали, единственным человеком, которого Застенщик всерьез опасался, был Васька, при появлении которого Застенщик мчался быстрее лани в свою комнату и надолго в ней затихал…
Неистребимая любовь Застенщика к всевозможным кляузам вызывала у меня немалое беспокойство: узнав о существовании медвежонка, Застенщик поднимет на ноги все столичные власти.
Умывшись, я сбегал за молоком, по дороге зашел в ближайшую аптеку, где попросил девушку в белом халате подобрать мне хорошую соску. Девушка положила на застекленный прилавок нечто розовое, тоненькое, как паутинка, украшенное кокетливым бантиком. Я покачал головой: не годится. Нет ли чего-нибудь покрепче?
— Напрасно привередничаете, молодой человек. Изделие высокопрочное, до сих пор никто не жаловался.
— И все-таки не откажите в любезности — поищите…
Негодуя на неоправданную, с ее точки зрения, строптивость посетителя, девушка нетерпеливо ждала моего решения, меня же одолевали сомнения:
— Эта ваша высокопрочная моему на один зуб. А их у него полная пасть.
— Пасть?! Как вы можете так говорить о своем ребенке! Кстати, сколько ему…
— Месяца три-четыре. Наверное…
— Наверное?!
— Точно сказать не могу, знаю только, что он у меня зубастый.
— Хорош папаша!
Уходя, я явственно слышал, как девушка говорила кассирше:
— Не мог другого предлога для знакомства придумать, донжуан несчастный!
Уже на улице я сообразил, что для молока нужна бутылочка. Пришлось возвращаться в аптеку, мое появление там вызвало дружный смех. Кляня неразумных девчонок, я поспешил домой и, отперев дверь, замер — в комнате царил разгром.
В воздухе кружился, оседая на пол, пух, выпущенный из распотрошенных подушек, в углу, возле опрокинутой этажерки, валялись разодранные в клочья книги, на полу сверкали осколки тещиной фарфоровой вазы. Вазу эту она давным-давно привезла из Ирана, частенько
Поиски оказались безрезультатными. Обшарив весь пол, а заодно и вытерев его своими брюками, я разогнул усталую спину и увидел виновника погрома. Медвежонок сидел на высоком холодильнике и с видимым любопытством наблюдал за моими странными маневрами. Как он умудрился вскарабкаться на холодильник — уму непостижимо (как выяснилось позднее — только мужскому уму)…
Вернувшись домой, лучшая половина нашей семьи, оправившись от шока, вызванного видом разгромленного жилья, довольно быстро обнаружила, что стенки холодильника испещрены кривыми черными бороздами, а пространство вокруг густо усыпано тусклыми снежинками ободранной эмали: видимо, медвежонок основательно попотел, взбираясь на гладкий как лед холодильник.
Вот так четвероногий мохнатый хулиган поселился в московской коммунальной квартире, чем решительно изменил ее мирный, устоявшийся быт. Строгий, сложившийся многими годами распорядок разом был нарушен, ночь превратилась в день, а яркий солнечный день из-за бесконечных взаимных обвинений, упреков и споров окрасился в мрачные сумеречные тона.
Прежде всего оказалось, что медвежонок совершенно не выносит одиночества и его просто нельзя оставлять одного. Выяснилось это в первую же ночь, когда, проснувшись, Мишка завозился в своем ящике, сбросил фанерную крышку и зашлепал лапами по полу. Водворив его на место, мы прикрыли ящик другой крышкой — дощатой, сверху положили пару тяжеленных гантелей в надежде, что беспокойный звереныш теперь без посторонней помощи из ящика не выберется. Но не тут-то было: на следующую ночь Мишка ударом лапы вышиб крышку, отшвырнув ее вместе с гантелями. Они загрохотали по полу, шум всполошил соседей. Пришлось привязать медвежонка к трубе центрального отопления, однако он принялся бешено рваться с цепи, но, сообразив, что освободиться не удастся, заплакал, как обиженный ребенок.
С трудом Мишку удалось успокоить, а в дверь уже ломились встревоженные соседи, решившие, что стряслась беда. Удовлетворить их болезненное любопытство удалось лишь самой бессовестной ложью, пришлось сказать, что у нас заночевала маленькая племянница и ночью у нее разболелся животик. Едва успокоенные соседи разошлись, «племянница» завопила снова. К утру выяснилось, что, если медвежонка отвязать и приласкать, он немедленно стихает.
Наконец мы улеглись, но, едва только задремали, Мишка закапризничал сызнова. Оказывается, он спокойно себя чувствовал лишь в компании бодрствующих людей. Заснул я, убаюканный колыбельной песней, которую, безбожно перевирая слова, басом напевал тесть, размеренно почесывая у медвежонка за ухом.
Утром за столом царила напряженная тишина, вскоре нарушенная тещей:
— Интересно, где воспитывался этот медвежонок? Кто его тебе подарил? Ты же, Юра, не станешь после сегодняшней ночи уверять, что поймал его в тайге?
Это был ядовитый вопрос. Весьма и весьма недвусмысленно намекалось на то, что ни в какой тайге я не был, а ежели я не был в тайге, то где же я столько дней пропадал, возвратившись с бронзовым, очень похожим на южный, загаром? У кого? И кто этот, а точнее, эта?.. И за какие такие заслуги я медвежонком награжден? Невинный, казалось бы, вопрос явно встревожил мою жену, хоть она и молчала…
Я не знал, что сказать. В самом деле, откуда у медвежонка столь странные привычки? Напряжение за столом крепло, но было рассеяно самым неожиданным образом — медвежонок подковылял к теще, положил голову ей на колени и заплакал жалобно-жалобно.
— Он же голодный! — возмутилась теща. — Кушать просит.
— Почему вы так думаете?
— Ха! Так мы его уже два раза кормили, покуда ты изволил почивать.
Мишке согрели молоко, налили в бутылку, Мишка схватил ее передними лапами, встал на задние и, покачиваясь из стороны в сторону, причмокивая от удовольствия, прошелся по комнате. Бутылку он опустошил моментально.