За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
— Ты что тут делаешь? — с тревогой спросил я приятеля. Васька, конечно, давно меня заприметил, но притворялся, что мы с ним незнакомы. Ответил холодно и надменно:
— Прогуливаю животное. Разве не видите?
И продолжал как ни в чем не бывало что-то объяснять столпившимся зевакам. Пространную лекцию довольно невежливо прервал постовой милиционер, возмущенный затором в переулке, предложив собравшимся немедленно разойтись и не мешать нормальной работе транспорта.
— А хозяина придется штрафануть…
— Правильно, — насмешливо поддержали из толпы. — Пусть не засоряет транспортные артерии столицы медведями.
Едва
— Я, товарищ старшина, тут совершенно ни при чем. Владелец медведя вот этот гражданин…
Старшина уставился на меня, расстегнул планшет, вынул блокнот и авторучку. Я взял Мишку на руки и, невзирая на протесты окружающих, которым хотелось пообщаться с гостем из тайги побольше, понес домой. Милиционер шел впереди, предупредительно расчищая нам путь, шагал, пристально поглядывая на Ваську.
— Лицо мне ваше знакомо. Где-то я вас видел…
— Так я же из шестого автопарка! Неделю назад вы оштрафовали меня за превышение скорости.
— А! Помню, помню… Значит, продолжаете нарушать?
— Больше не буду, честное пионерское. Надеюсь, права у меня за медведя не отберете?
— За топтыгина вашего — нет. А за что другое… Лучше не нарушайте — и все будет в порядке.
Постовой проводил нас до самой квартиры, породив у соседей всевозможные объяснения этому необычному факту.
— Милиция к нашему зверолову приходила, — таинственным шепотом сообщал на кухне Застенщик. — Не иначе выселять будут. И правильно — нечего в столице мирового социализма медведей разводить!
— Не бреши! — вступился закадычный Мишкин друг красноносый слесарь Епишкин. — Милиционер-то из ОБХСС, так что не медвежонку надо опасаться, а некоторым подпольным капиталистам…
От прогулок по городу мы все же не отказывались, хотя это было довольно рискованно, можно было запросто нарваться на штраф или, в лучшем случае, подолгу объясняться с блюстителями порядка. Выводили Мишку поздно вечером: маленький дворик, заваленный аппетитно пахнущими коробками из-под бисквитов, служил медвежонку своеобразным манежем.
Дома Мишка в общем-то вел себя прилично, тем не менее нередко его, что называется, заносило, и он выкидывал какой-либо фокус, порождавший споры среди домашних. Почти всегда Мишкины проказы сопровождались порчей вещей, что, естественно, сильно накаляло обстановку и обрушивало на голову озорника проклятия раздосадованных владельцев разорванного, изгрызенного либо иным способом приведенного в полную негодность имущества. Особое внимание Мишка почему-то уделял обуви, лихо расправляясь с неосмотрительно оставленными на полу ботинками и тапочками, что же касается женских туфель, то с ними медвежонок почему-то расправлялся с особой жестокостью, превращая их в кучку изжеванных лохмотьев.
Мало того, медвежонок рыскал по всей квартире, выискивая ненавистные туфли. Приметив подходящий объект, Мишка долго подкрадывался к ним, прячась за стульями, а последний метр, отделявший его от вожделенной цели, проползал, периодически поднимая голову и поглядывая, не удрала ли ценная дичь. Но туфли были на редкость инертны и, на свою беду, не делали никаких попыток спастись. Это обстоятельство вызывало у Мишки лютую ярость, и он, рывком преодолев оставшееся расстояние, с ревом бросался на несчастные «лодочки» и драл их нещадно.
Потерпев значительный ущерб, мы пришли к запоздалому выводу, что обувь необходимо
Лишившись желанного объекта охоты, Мишка отправился на поиски, долгое время шарил по комнате и, убедившись, что «дичь» бесследно исчезла, сосредоточил свое внимание на мебели. У медвежонка были очень белые и очень острые зубы, сделанные, по мнению Васьки, из высококачественной стали, во что мы почти поверили, когда старинный дубовый обеденный стол неожиданно охромел, внезапно накренившись так, что едва удалось спасти стоявшую на нем посуду.
Экстренно был созван семейный совет — стол не ботинки, его в тумбочку не спрячешь. Заседание было длительным и бурным, но закончилось, можно сказать, безрезультатно, рефреном на нем повторялись бесконечные призывы к постоянной бдительности, которые сам возмутитель спокойствия хотя и слышал, так как вертелся тут же, тем не менее полностью игнорировал, я же с горечью сознавал, что приближается грустный час расставания и что он не за горами…
А жизнь между тем текла своим чередом.
Наблюдать за медвежонком — а это удавалось не часто, лишь когда я оставался дома один и Мишку никто не отвлекал, — было интересно. Мишка очень любил играть, воображая себя охотником, выслеживал неведомую добычу. Чаще всего это была какая-нибудь вещь, легкомысленно оставленная без присмотра, несмотря на постоянные призывы тещи к бдительности. Едва такая вещь попадала в поле зрения медвежонка, он тотчас же уделял ей повышенное внимание.
Выслеживая добычу в естественных условиях — в лесу, медведи больше, чем на зрение, кстати сказать довольно острое, и на слух, полагаются на обоняние. Нос помогает медведю безошибочно найти съедобное, всегда приводит его в нужное место. Не знаю, что подсказал носишко, только медвежонок шмыгнул за кресло, спрятался, лег на живот и прямо-таки по-пластунски, старым казачьим способом пополз к заинтересовавшему его предмету. Им оказалась картонная коробка, кокетливо перевязанная розовой атласной ленточкой, — подарок внучке приятельницы, к которой вечером собиралась теща. До вечера, однако, было достаточно далеко, завлекательная коробка находилась рядом, сама же потенциальная дарительница ненадолго отлучилась по каким-то неотложным делам, скорее всего отправилась потолковать о том о сем с соседками на кухне. Покуда я, не ведая о промахе тещи, преспокойно брился в ванной, медвежонок метеором выскочил из-за кресла, схватил коробку, разодрал ее железными когтями, извлек симпатичную куколку с наивными голубенькими глазками и в одно мгновение выпотрошил ее. Розовые ручки-ножки разлетелись в стороны, а отделенная от туловища голова безмятежно воззрилась на меня незабудочными глазками, когда я вернулся в комнату.
— Мишка! Что же ты наделал, негодник! Знаешь, что теперь будет?!
Однако то, что произошло позднее, не мог представить себе не только юный разбойник, но даже и я. Возвратившаяся теща застала страшную картину — я сметал веничком в совок опилки, коими была набита павшая ужасной смертью кудрявая красавица, руки-ноги лежали в кучке отдельно, превращенную в обслюнявленные клочки картонную коробку Васька — он, как всегда, появлялся либо в самую неподходящую, либо в самую нужную минуту — успел до тещиного прихода вышвырнуть в форточку, второпях заодно отправив туда и розовую ленту.