За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
— Огонь заходит слева, — крикнул Рочев, и мы увидели выдвинувшийся далеко вперед длинный язык пламени, грозивший перекрыть нам путь. — Надо прорываться!
Набросив куртки на голову, мы бросились в огонь. Затрещали от жара волосы, перехватило дыхание, спортивная куртка Николая, которой он так гордился (подарок ездившего в зарубежную командировку брата), вспыхнула, Марк заколотил художника по спине ладонями, а у самого бежал по плечу синеватый огонек. Впереди показалось озеро, в черной воде багровели отсветы пламени. С треском свалилась пылающая лесина, и я едва успел увернуться от удара ветвей. Грязные,
В центре озера был небольшой островок, песчаное блюдечко без малейших признаков растительности. Вплавь мы добрались до островка и черные как черти, мокрые, голодные и злые зачарованно смотрели на развернувшуюся перед нами картину лесного пожара. Стена огня прошла мимо озера, дальше тянулась прогалина шириной метров в тридцать. И тут-то мне открылась еще одна степень опасности лесного пожара, я понял, почему огонь иногда продвигается очень быстро, рвется вперед как бы скачками. Когда пламя вышло к прогалине, казалось, что пожар вот-вот утихнет — растительности здесь не было, почва каменистая, песок, — но не тут-то было! Громадный кусок огня, величиной с трехэтажный дом, подхваченный порывом ветра, пролетел по воздуху, перелетел через прогалину и с гулом ударился о стройную шеренгу стоявших на другой стороне просеки деревьев; хвойник тотчас запылал…
Мы простояли на островке несколько часов, вместе с нами находились четыре белки; на дальнем конце островка, у самой кромки воды, сидела лиса.
…Когда пламя ушло, мы переплыли на берег и побрели по черной, дымящейся пустыне.
В таежной деревушке Медвежье домов меньше десятка. Жили здесь охотники, промышлявшие соболя да белку, хозяйство вели натуральное, в ближайший городок за порохом, дробью, сахаром и солью наезжали крайне редко. Мы остановились у дальних родственников Рочева, милых, гостеприимных людей; в баньке хорошенько попарились, отдохнули. Хозяину Емельяну Сергеевичу перевалило за семьдесят, но он бодр, на здоровье не сетует и каждый раз с началом охотничьего сезона уходит в тайгу. Собирается промышлять и на этот раз, хотя год выдался плохой — грибы, ягоды, орехи не уродились и с медведями в лесу лучше не встречаться.
— Осень еще толком не наступила, начало сентября, а они уже шкодничают — курятники очищают, собаку соседскую утащили. Оно и понятно: летом медведи отъедаются, жир нагуливают, чтобы всю зиму в берлоге проспать, а сегодня жир не запасли — бескормица. Значит, в берлоги не залягут, будут по лесу шастать, шатунничать, а от шатунов, известно, добра не жди — истинные разбойники. И шустрые — от них не убежишь!
— А ружье на что, Емельян Сергеевич?
— Ружье сгодится, ежели ты мишку первым увидишь, а ну как первым узрит тебя он? Сначала ружье отнимет, погрызет его, покорежит, а потом и за человека возьмется: заломает! Такое у нас бывало…
Мне не однажды доводилось слышать нелестное о повадках шатунов. Словно понимая,
Так уж повелось, что на Руси привыкли думать о медведе как о существе добродушном, эдаком безобидном увальне, который смешит нас в цирке, выступает таковым в сказках и мультфильмах. Недаром символом проходившей в Москве международной спортивной Олимпиады стал «наш ласковый мишка», именно так пелось в песне, посвященной торжественной церемонии окончания московских Олимпийских игр. Взлетевший в московское небо над стадионом резиновый «ласковый мишка» выглядел и впрямь очень симпатичным, однако попадаться где-нибудь в лесу мишке настоящему не рекомендую — порвет в лапшу.
Странствуя по Уссурийской тайге, я однажды наткнулся на истерзанную, но еще живую лошадь и по обнаруженным вокруг следам понял, что искалечил ее медведь. В тот год бескормица вынудила зверей искать себе пропитание, не считаясь ни с чем, сделала медведей способными не только опустошить курятник, но и вломиться в избу, расправиться с находящимися там людьми. На Дальнем Востоке я не раз слышал о гибели людей, растерзанных медведями, в одном из сел медведи напали на тракториста, не отпугнул хищников и рокот работающего мотора — тракторист погиб. Были отмечены случаи нападения медведей на отдыхающих автомобилистов.
Наши хозяева медведей не жаловали, по их словам, медведи в неурожайные годы сатанеют от голода, рыскают по тайге в поисках добычи, уничтожая все живое. Особенно ополчилась на медведей хозяйка:
— А наглые становятся до невозможности. В нормальные годы, бывало, с бабами по ягоды пойдем и обязательно с косолапыми повстречаемся — ягоды они очень даже уважают. Так вот, людей увидят — и бежать, только кусты трещат. А в бескормицу не приведи Господь нарваться на медведя! В нашей деревне четверых погубили — охотника да двух ребятишек.
— Вы сказали — четверых, а четвертый кто?
— Соседка, бабка Марья. Стряпала она, а медведь, не к ночи будь помянут, в избу и вломись! Марью в охапку и в тайгу уволок, она и крикнуть не успела. В соседнем дворе женщина корову доила, видела, шум подняла, мужики ружья похватали и вдогонку, да куда там — нешто его догонишь? Потом нашли горемычную, схоронили. Вот так-то! Уж вы, гостенечки дорогие, в тайге поберегитесь, год нынче голодный…
Хозяин, уложивший за свою долгую жизнь не одного медведя, обратил наше внимание на другое:
— Медведь, он и есть медведь — добра от него не жди. Но до чего же хитер, окаянец! Лося ему завалить непросто, лось зверь сторожкий, чуткий, догнать его трудно, хоть мишка бегать горазд, когда нужно, скачет как лошадь. И что делает, хитрован! Забьется подальше в чащобу и ну орать по-лосиному. А у лосей самое время драк, вызывают друг дружку на бой, сходятся и силой меряются. Услышит лось такой сигнал и бежит, чтобы другого лося встретить, прямо медведю в лапы. Тут лосю и конец, ни рога, ни копыта не спасут.