За землю Русскую
Шрифт:
— Не слышу что-то голоса Спиридоновича, — спросил Александр. — Хозяин не ласков аль место не по чести гостю?
— Спасибо за память, княже, — откликнулся Спиридонович. — Рад веселью, да…
— Кисел квас за морем, Спиридонович? — засмеявшись, перебил гостя Олексич.
— И квас не кисел, и торг хорош был.
— Скажи нам, Спиридонович, как за море плавал! И мне с дружиною, и болярам именитым любо о «том послушать. За морем твердят, будто воды боятся новгородцы, под парусом не умеют ходить, а ты с парусом шел, и не один — с товарищами. Скажи, где был, с кем торг вел? — спросил Александр.
— Правду
— Не хитрое дело сказать, княже, где были мы с Ивковичем и ватагой. Вниз по Волхову, по весенней воде спустились к Ладоге, оттуда, мимо тех мест, где в прошлом лете бились со свеями, вышли в море. И у меня на ладьях, и у Афанасия Ивковича товар лежал дорогой: меха пушистые, воск и лен. Торговали мы в городе Висби, на земле Готланд. На обратном пути, как плыли в Новгород, пристали к берегу Саремы-острова.
— Почто? — поднял брови Александр. — На Сареме ливонские лыцари, — нахмурился он и так взглянул на гостя, словно ждал от того новой, нежеланной для себя вести.
— Не своей волей пришли на Сарему, княже. Буря выбросила ладьи на остров.
— Что видели там? Подобру ли ушли к Новгороду?
— Как улеглась погода, подняли мы на ладьях паруса. А остров велик, и людей на нем много; эстами называют они себя. Живут тамошние люди худо, но, сказывают, покуда не явились к ним ливонские лыцари — мирно и хорошо жили. Лыцари пришли с оружием, многих эстов побили, а тех, что остались, крестили в римскую веру…
— Страшное сказываешь, Василий Спиридонович, — промолвил боярин Лизута. — Речь не по празднику.
— Что поделаешь, болярин, о чем спросили, о том и речь.
— Сказывай, Спиридонович, не обидно твое слово, — прервал гостя Александр Ярославич. — Что сталось с эстами, тем же грозят лыцари и Великому Новгороду. Да не бывать тому!
— Как один, все поднимемся, княже, дубье и ослопины возьмем, а не пустим лыцарей! — распалясь, крикнул во след слову князя боярин Лизута.
— На Великом мосту биться дубьем, болярин, а не с железными лыцарями, — пряча усмешку, отозвался Александр на слова Лизуты. — И в Копорье и в Пскове потому бежали лыцари от новгородских полков, что наши копья были длиннее, а мечи острей. Терпят ли эсты свои беды? — Александр возвратился к рассказу гостя. — Как случилось, что лыцари отпустили вас с острова подобру?
Лизута промолчал. Он тронул локтем сидевшего рядом Водовика, как бы напоминая: в гостях-де мы нынче, обиду стерпим.
Водовик не шелохнулся. Или хмель крепко ударил ему в голову, или не хотел он виду подать, что понял Якуна. Оплывшие свечи мигали, играя причудливыми тенями на расписных стенах гридни.
— Сказывай, не томи, Спиридонович! — поторопили с нижних скамей.
— Терпели эсты беду, — продолжал Спиридонович. — Добры они, миром жили прежде. На острове рыбы много, дичь… Янтарь ловили в море… Все, что у эстов раньше своим было, отдавали они в замки. Росла обида, перебродила она через край. От лыцарских замков, перед которыми эсты снимали колпаки, остались черные головни… Когда буря привела к берегу наши ладьи, только замок Эльтона высился на холме…
— И поныне стоит он? — нетерпеливо спросил
— Стоит, — ответил Спиридонович и споткнулся на этом слове, не зная, как сказать о том, что случилось на Сареме. — Только одолели эсты… И лыцари и войско их пали в битве…
— А ты, Спиридонович, видел ту битву?
— Привелось, княже.
— Уж не сражались ли вы с лыцарями? — усмехнулся Александр, смотря на смущенное лицо гостя. — Говори, не опускай глаз!
— Помогли эстам, княже, — признался Спиридонович. — Много добра и оружия нашлось в замке.
— А командор Эльтон… Бежал?
— Нет, никому из лыцарей не нашлось пути с острова.
— Велика ли ваша корысть, Спиридонович? — не утерпел, спросил торгового гостя боярин Лизута. — Что положили в ладьи?
— Не для корысти бились мы, болярин, — Спиридонович, вспыхнув от обиды, взглянул на Лизуту. — С врагами своими, лыцарями ливонскими, за Великий Новгород бились мы на Сареме; пусть и вины наши судит Новгород.
— Не горек ваш бой Новгороду, Василий Спиридонович, — успокаивая гостя, произнес Александр. По довольной улыбке, осветившей лицо князя, понял Спиридонович, что не сердится Ярославич. — Одолели вы лыцарей, — продолжал князь, — в том и честь вам. Будучи на Пскове, слышал я о битве на Сареме. Недруг молвил о том, и печаль была в его слове. Не поверил я, да и вы, когда бились, не ведали, что боем своим помогли нам одолеть лыцарей. Помощь из Риги командору фон Балку, что в пути была, повернула вспять. Эй, отроки! — прерывая себя, Александр хлопнул в ладоши. — Наполните чаши до краев медом пенным, чтоб никто не пил в полчаши!
Он подождал. И когда в чашах запенился мед, поднял свою. Мелкой зернью, травами яркими, узором чеканным сверкала она.
— Пить чаши досуха! — возгласил Александр. — За смелых и храбрых гостей новгородских, за то, чтобы стоял Великий Новгород и впредь торгом своим и силой!
Он осушил чашу. Со звоном покатилась она по столу.
— Скажи, Афанасий Ивкович… Был ты за морем, а видал там чаши искуснее этой?
Ивкович дотянулся к чаше, поднял ее, полюбовался на зернь и травы, сказал:
— От сердца молвлю, княже, не приходилось.
— Нет за морем лучше наших искусников, — похвалился Александр. — Делал чашу серебряный мастер Коров Барабец с Холопьей улицы.
Сильнее ударил в головы хмель. Ярче вспыхнули свечи в гридне, голоса пирующих стали громче: каждому хотелось сказать то, что таилось на сердце. Кто-то крикнул «славу», кто-то тянулся с лобызанием к Спиридоновичу; боярин Лизута заспорил с Гаврилой Олексичем, степенство свое забыл: распахнул шубу, лицо как в огне. Сила Тулубьев пристал к Онцифиру, твердит о шеломах да кованой броне.
— Наша броня лучше, — не соглашался Онцифир.
— Лучше ли? — развел руками Сила. — В кованой броне лыцарь сядет на конь и сидит, что город. Ни копьем его, ни мечом не тронешь; хоть пороки ставь да мечи каменьем.
Онцифир смеется.
— Город-то он город, болярин, а падет этот «город» на землю и не встанет… Что баба каменная. Ни руки ему, ни ноги не поднять. Против кистенишка аль засапожника не оборониться. Наша кольчужка прочна и легка, рукам в ней вольно.
— А почто, Онцифире, лыцари не вяжут кольчужек? — не унимается, спрашивает Сила.