За землю Русскую
Шрифт:
Окончены молебны, но колокола не утихают. Из толпы ремесленных выступили навстречу Александру староста братчины оружейных мастеров Онцифир Доброщаниц, за ним кузнецы Никанор и Страшко; у Никанора в руках меч, у Страшка копье. Александр остановил коня.
— Прими, княже, меч и копье боевое — дар ремесленных мастеров Великого Новгорода, — сказал Онцифир. — Наши мастера ковали меч и копье по твоей руке, добро ковали. Не укроют врага от меча и копья твоего ни кольчуга, ни щит, ни броня кованая.
— Спасибо вам, мужи! — ответил Александр. — Дорог мне ваш дар.
Никанор, передавая Александру меч, от себя молвил:
— Не взял ты меня в поле, княже, так пусть по мечу и копью узнают свей, есть ли хитрые кузнецы на Великом Новгороде.
Александр принял меч, сказал:
— И твоя кольчужка, Никаноре, не закроет от этого меча?
— Не закроет, княже. В пять слоев кован и закален меч. Ударишь им по железу — не зазубрится, не выкрошится.
— Верю. Буду в битве — возьму твой меч и копье Страшково. Не я — свей решат, чьи мечи острее, чьи копья надежнее.
Войско выступило к Ладоге.
Александр спешил. Шли походом с короткими остановками для отдыха. Кто устал — присаживался на следовавшие позади подводы, отдыхал; кого хворь маяла или кто из сил выбился — тех оставляли в попутных погостах и займищах на попечение жителей. К вечеру третьего дня княжая дружина вступила в Ладогу.
Все вверх дном сталось в хоромах воеводы Семена Борисовича. У крыльца и в сенях ратные люди; ночью князь Александр с ближними дружинниками спали на полу в воеводской гридне. Пахнет сегодня в гридне потом и сеном. На столе, в переднем углу, не убирается еда: холодная рыба — соленая и разварная, куски лукового пирога, вяленая говядина. Не пересыхает пузатая ендова с медом хмельным. Пустеют запасы в медуше у воеводы. Наедине Семен Борисович морщился на внезапное опустошение, сетовал, но как отказать князю?
Переночевав, войско задержалось в Ладоге до полудня.
Было воскресенье. Отстояв обедню, Семен Борисович по дороге в хоромы одарил нищую братию. По воскресеньям в эту пору сходились на воеводский двор убогие люди; по указу воеводы оделяли их на поварне кусками пирога. Сегодня на дворе нет убогих. Когда еще на Ладогу не пришло войско, словно по ветру донеслась сюда весть: не жалует князь Александр Ярославин убогой и нищей братии.
По старым обычаям, в хоромах к приходу воеводы от обедни готов обед праздничный. Боярыня со своими сенными с ног сбилась, ставя снедь. Напечено, наварено полно. Воевода снял шубу, в легком кафтанце прошел в гридню, чтобы поздравить гостя — князя — с праздником, звать его к своему столу.
Ступил Семен Борисович в гридню и обмер. Забыл дверь за собой прикрыть, забыл о том, какое слово собирался молвить. Сидит Александр Ярославин у стола, в красном углу, а супротив, на лавке, не то смерд, не то иной кто из меньших. Окладистая с проседью борода покрывает грудь, на плечах зипун из синей крашенины, онучи на ногах перевиты в тугой замок. Ест этот смерд с воеводского стола, пьет из воеводской ендовы. Распалилось сердце у Семена Борисовича.
— Буди здрав, княже, —
Александр повернулся к воеводе. От движения зазвенели кольца бехтерца, на груди сверкнула огнем медная чешуя.
— Долго спал, поздно встал, Семен Борисович! Гости в дому, а хозяина с огнем ищи.
— Не суди, княже! Рано поднялся да по обычаю своему обедню стоял в соборе у Георгия.
— За обедней и мы стоять не прочь, да время нынче — каждый час дорог. В первом часу пополудни войско выступит, пошли-ко гонцов к попам, служили бы молебны да молились о победе нашей. А гостя моего не вини — зело добрые вести принес он. Садись на лавку, слушай, о чем сказывает.
Семен Борисович, хоть и зазорно ему сидеть близко с черным смердом, сел, уважил князя.
— Не гонец ли гость? — спросил.
— Не гонец, а Ижорской земли староста Пелгусий. Не грех бы тебе знать его, Семен Борисович, — ответил Александр, и по голосу его понял воевода — недоволен князь обидой ижорянину.
Пелгусий приложился к ендове, вытер бороду.
— Все уж, почитай, сказано, княже, — промолвил он. — Стан свеев на Неве, на нашем берегу, где впадает Ижора-река. В средине стана, на холме, шатер златоверхий, там король аль князь ихний. Своими глазами не видел его, а люди сказывали: не стар будто, ликом бледен…
— Хворью скован, ежели бледен, — подумал вслух Семен Борисович.
Александр недовольно кашлянул. Разговор о здоровье шведского правителя отвлекал от главного, о чем он хотел знать. Спросил:
— Не слыхал ты, Пелгусий, аль кто из ваших мужей, когда в поход собираются свей, где они ищут пути к Новгороду?
— Не слыхал и не ведаю, княже, — ответил Пелгусий. — Одно молвлю: примут в проводники видока — пойдут ближним путем, тропами, через боры.
— Есть ли на ваших погостах люди, кои ведают тропы к Новгороду? Отыщутся ли изменники-пере-веты?
Пелгусий помедлил. Он перебрал в памяти всех, кого знал. Редки на островах и в порубежных лесах погосты и займища, жители там смелые рыбаки и ловцы по зверю, — ни об одном Пелгусий не мог сказать худого слова.
— Те, что живут у моря и по Ижоре, не продадутся ворогу, — ответил. — Правду молвлю, Александр Ярославич, все погосты и займища спалили жители, сами ушли в леса. В нашем погосте сгиб один молодец. Схватили его свей…
— Знает он сухие пути к Новгороду? — Александр встревожился при вести о захвате шведами рыбака.
— Знает. По рыбе ли, по зверю ли — умелец. Степанком звать. Ходил он в Новгород и Волховом и сушей. Но за Степанка не страшусь. Скорее он смерть лютую примет, чем сослужит службу свёям.
— Сослужит или нет, а нам спешить надо. У тебя, Семен Борисович, в медуше и подклетях запасов убавили довольно, пора из дому вон. Собирай своих ратных людей!
— Стар я летами, княже, — начал было воевода и поперхнулся.
— Старость — не беда, — перебил его Александр. — В поле совет твой понадобится.