За землю Русскую
Шрифт:
— Что сказал грешник? — отец Биорн поднял глаза на Христиансена.
— Он сказал, что не знает за собой вины, ваша милость.
— Как?! — возвысил голос отец Биорн. — Несчастный! Скажи ему, сын мой, не бросит он упорство, то бог оставит его.
Христиансен повторил пленнику слова отца Биорна.
— Скажи своему попу, — ответил пленник, — что я хочу жить так, как умею.
— Бесконечна милость всевышнего, — выслушав ответ, поднял к небу глаза отец Биорн. — Я буду молиться за душу, погрязшую в неверии. Спроси, здешний
Христиансен поговорил с пленником на его языке и ответил:
— Он говорит — родился тут. Рыбу ловили братчиной, возили на ладьях в Новгород.
— Знает ли он короткие и удобные пути к Новгороду? Пусть укажет их! В награду получит отпущение грехов и столько сокровищ, что будет богат и забудет о бедах, которые испытал.
— Не знаю я путей к Новгороду, — ответил пленник, когда Христиансен передал ему слова отца Биорна.
— За упорство в вере и за непослушание тяжкое наказание ждет тебя, несчастный!
— Знаю о том и не ищу милости.
— Глупец! — отец Биорн не мог удержать вспышки гнева. — Тебя закуют в железы и, вырвав язык, бросят в воду.
— Если язык мой станет молить о пощаде, я сам вырву его, — ответил пленник.
— Замолчи! — отец Биорн поднялся и резко шагнул к пленнику, точно собираясь ударить его. — Бог отвернулся от тебя, и милосердие его истощилось, — вымолвил он, тяжело дыша, как от усталости. — Эй, стража!
На зов его в шатер вошли воины, в предводителе которых отец Биорн узнал рыцаря Пробста.
— Сын мой, — голосом, полным сострадания, обратился к Пробсту святой отец. — Возьми грешника! Брось его в яму, где обитают жабы и гады земные, не давай ему ни воды, ни пищи. И будут муки его до того часа, покуда не отречется он от заблуждений своих.
Глава 28
В походе
Печет солнце. Дню нет конца. Даже в борах не веет прохладой. Но не усталость, не дальний поход томят ратников, а то, что не скроешься нигде от жары; горек во рту неотступный запах прелой хвои, пышных лесных мхов и ярко-зеленых, путающихся в ногах папоротников.
Пелгусий ушел с передним полком. По словам его, от Ладоги до шведского стана осталось пути меньше половины. Александр велел воеводе Семену Борисовичу идти позади войска, с возами; полки же двигались налегке. Железо кольчуг раскалено, будто в горне. Многие пешие воины одеты в тегилеи — тяжелые, стеганные на кудели, с железными прокладками. Сухостоем колышутся над головами ратников копья и рогатины.
Александр, оставив коня, утирая струившийся по лицу пот, шагал пеше; в рядах ратников шли и ближние дружинники. Только воевода Ратмир не расставался с конем. Копье, меч, покрытый медью бехтерец тяжелы для пешего.
На походе Александр приметил среди воинов незнакомого молодца. Не встречал его раньше ни в Новгороде, ни на Ладоге. Ростом молодец под стать Александру, русые колечки бороды
Внимание Александра привлекло и оружие воина. На тяжелое, как у рогатины, ратовище, схваченное железными кольцами, посажен широкий лезвием, но тонкий и острый топор. Обух у топора вытянут наподобие клевца и изогнут, как у багра. Александр не встречал прежде похожего топора.
— Из каких волостей, молодец? — спросил он, приблизясь к ратнику. — Вижу, ни жара, ни поход не утомили тебя.
— Со Мшаги я, от Шелони, княже, с погоста тамошнего, — ответил ратник и улыбнулся.
— Чем промышлял на Шелони?
— Крицы варил, а надо, и топор, и косу-горбушу скую.
— Кричный мастер?
— Так зовут на погосте.
— Сам ли ковал топорик? — Александр показал на оружие ратника.
— Сам.
— Почто железа пожалел? — Александр усмехнулся, но в голосе его прозвучал упрек. — По твоей силе лучше ослопину положил бы на плечо, а не топор, коим впору малым ребятам играть.
— Нет, княже, — не смутясь того, что услышал, сказал ратник. — Легок топорик, да хитер. Сам ковал его, а дед Левоник закаливал; хитрее Левоника, побожусь, нет на Мшаге кричника. Брось шелом — рассеку, а на лезвии зазубринки не отыщешь.
— Правду молвил?
— Врать кричнику не положено, Александр Ярославич. Твой гонец держал в руках топор, хвалил.
— Гонец? Кто по имени?
— Ивашко.
— Где он остался?
— Из нашего погоста ушел борами на Шелонский городок.
— Не о тебе ли сказывал мне в Новгороде кузнец Никанор?
— Никанора с Ильиной улицы знаю, княже, — ответил ратник. — Наши крицы берет он в кузню. У него учились мы хитрости силу давать железу.
Александр взял топор из рук ратника, попробовал лезвие…
— Почто клевец на обушке багром? — спросил.
— Не моя хитрость, деда Левоника.
— В чем она?
— В том, что трудно пешему воину стоять противу конного, особливо, когда тот в железе. Конный разит мечом и копьем, пешему биться с ним не по силе. Дед Левоник сказал: куй, Василь, на обушке клевец багорчиком. Встретишь в битве лыцаря в железах, на коне, багорчиком ты его наземь. Броня у лыцаря тяжелая, не поднимется он на ноги.
— Хитро, — возвращая топор ратнику, промолвил Александр. — Вернемся в Новгород да случится путь ко Мшаге, погляжу на домницы и на мастерство ваше. На погосте у тебя, молодец, небось хоромы остались, жена молодая?
— Как у людей, княже.
— Искусен ты, мастер, а почему оставил дом и хитрое ремесло свое, пошел в войско? — спросил Александр.
В глазах у ратника, когда он поднял их на князя, сверкнули веселые искорки.
— Дозволь спросить у тебе, княже, — замедлив шаг, молвил он.