Забери меня с собой
Шрифт:
– Люда, мы больше никогда не увидимся.
– Увидимся.
– Увидитесь! – поддакнул лечащий. – Супруга твоя приедет через пару-тройку недель, время быстро пролетит. Ну, Людмила, давайте, прощайтесь, – торопящий голос врача показался Люде озабоченным, и только теперь она заметила, что голова Миши едва заметно трясется.
– Катя, беги за сестрой! – бросил врач через плечо, снял со спинки кровати полотенце и скрутил его жгутом…
Когда приступ закончился, Люда села на край постели, взяла мужа за руку, влажную, холодную и вдруг отчетливо поняла, что живым она его больше не увидит. Поняла, но не поверила – ведь мы даже иногда глазам своим не верим, а не то
Все дни после отъезда Люды он был в сознании, но разговаривал все хуже, а из его глаз иногда выкатывались слезинки. Он хотел их вытереть, чтобы Катя не видела, но не мог – руки плохо двигались, тянулся к щеке, а попадал в плечо… Однажды он сказал с печальной улыбкой:
– Моя класавица, тебе будет трудно в жизни, ты девочка ранимая…
– Я ранимая? – удивилась Катя. – Не волнуйся, папочка, теперь я совсем не ранимая, я сильная, это точно.
Нежность лилась из глаз папы.
– Ты необыкновенная девочка, я очень тебя люблю, и мне так тяжело, что я не увижу, как ты станешь взрослой…
– Папочка, – воскликнула она, хватая отца за руку, – ты все увидишь, ты всегда будешь со мной, ведь правда? – Она во все глаза смотрела на отца.
Он улыбнулся краешками губ:
– Конечно, я всегда буду рядом, но вот только помочь не смогу, – он скривился. – Не смогу тебя защитить… Тебе самой придется защищаться. – Его глаза увлажнились, он часто заморгал.
– Папа, не говори так! – У Кати к горлу подкатил ком. – У нас все будет хорошо, мы скоро вернемся домой. Давай сразу поедем к морю, а? – Она улыбалась сквозь слезы. – Помнишь, как ты учил меня плавать?
Папа не ответил и закрыл глаза.
– Папочка, не надо… – Она уже не могла сдерживать поток слез. – Пожалуйста, скажи, что ты выполняешь свои обещания! Папа! Пожалуйста!
Он открыл глаза:
– Позови врача.
Он сказал врачу, что хочет увидеть Невский проспект и Неву. Катя поехала вместе с ним. Сидя на скамейке возле Казанского собора – ему было очень трудно, Катя видела это, но он попросил усадить его, – он обнял Катю за плечи и сказал:
– Здесь я был счастлив… Был… Девочка моя, будь счастлива!
Он умер днем. От кровоизлияния в мозг. Катя была рядом. Она не смогла закрыть ему глаза, их закрыл врач. Она стояла рядом и не могла с этим смириться: она ведь молилась каждую ночь, но папа умер. Почему так?
Мама и Витя приехали только на следующий день после похорон. Может, намеренно, может, случайно бабушка по телефону назвала дату на день позже. А может, мама сама перепутала. Увы, Катя разговор их не слышала, она была в морге. Только мама с Витей на порог, как бабушка тут же с обвинениями – мол, бессердечные. Вечером того же дня Люда, Катя и Витя уехали домой. Дома их ждала пустая клетка, вернее, Гоша был в ней, лежал на дне мертвый. Водичка в блюдце была. Корма тоже хватало. Витя сказал, что последние дни он совсем не разговаривал.
А Катя маме так никогда и не рассказала, что после ее отъезда папина подушка каждое утро была мокрой – эту тайну она сохранила. И еще она не рассказала про свой сон в ночь перед уходом папы.
…Катя совсем маленькая. Держась за руки, они с папой стоят на краю скалы, залитой ярким солнцем, но солнце не печет, не заставляет щуриться.
– Почему я не летаю?
– Потому что я не успел тебя научить – Папа грустно улыбается.
– А разве можно научиться летать?
– Да, можно.
– Тогда научи меня.
– У меня не осталось времени.
– Почему не осталось?
Папа опускается на корточки.
– Потому что так нужно.
Катя пугается, отступает:
– Кому нужно?
– Скоро я это узнаю. А сейчас вдохни всей грудью и покажи мне свои крылышки.
Катя удивлена, но она верит папе, она вертит головой, вдыхает и… И вдруг слышит нежный шелест за спиной – то шуршат маленькие белые крылышки.
– Девочка моя, ангел мой! – на глазах папы слезы. – Они вырастут, и ты будешь летать, пообещай мне.
Она проснулась, а папа смотрел на нее не мигая:
– Пообещай, что будешь летать…
Катя испугалась – откуда папа знает о ее сне?
Она кивнула. Через несколько часов он улетел навеки.
Глава 2
Витя продал машину и купил другую. Когда продавал, выкатил из гаража, чтобы покупатель осмотрел ее. Катерина была против – машина-то хорошая, но молчала, потому как встревать было бесполезно: раз Ирина Петровна присмотрела иномарку, пусть даже развалюху, Витя слова поперек не скажет. Он маму не слушал, а уж сестру и подавно. Катя стояла в сторонке, на маму косилась, и все происходящее казалось ей странным – и месяца не прошло, как папы нет, а уже его вещи в комиссионку отвезли, теперь до машины очередь дошла. Не по-людски это. На Ирину смотреть противно – нос задрала, губы скривила, ходит вдоль машины с видом хозяйки, а Катя губы кусала, вспоминая, как на «жигулях» этих из Новосибирска на Байкал ездили, как однажды на проселочной дороге кукурузу воровали, и кукуруза эта так и осталась в ее памяти самой сладкой в мире. А однажды папа вез Катю в больницу, объезжая все ямки, потому что от тряски у нее почки так болели, что хоть кричи. Когда он учил ее водить, она до педалей не доставала, а когда стала доставать, то даже с грузовиком справилась, не то что с легковушкой. Правда, с папиной помощью…
– Витя, может, не надо продавать? – несмело прошептала Катя брату и вдруг увидела на сиденье водителя кота, огромного, серого, с порванным ухом и загноившимся глазом.
– А ну брысь! – брат распахнул дверцу, замахнулся на кота, а тот шмыг – и был таков.
Покупатель засмеялся, подмигнул:
– Хорошему человеку машина принадлежала, раз коту в ней хорошо.
– Очень хорошему, – сказала Катя.
Машину продали, и вскоре в гараже стояла какая-то древняя иномарка представительского класса – так Ирина Петровна говорила, а Катя гадала: хочет она отдельную квартиру или уже не хочет?