Забери меня с собой

Винк Таня

Миша пожал плечами:

– Времена надвигаются тяжелые, и литературой на жизнь не заработаешь. – Он поднялся на ноги. – Спасибо, дорогая соседка, мне на работу пора.

Миша решил немедленно перевести дочку в другую школу, ту, что за пустырем, но тут вылезла очередная неприятность – вернувшись домой с дежурства, он застал Катю в ужасном состоянии: грязная, взлохмаченная, она сидела на табурете в коридоре и, держа в руках весеннее пальто с наполовину оторванными воротником и рукавом, горько плакала.

Через полчаса Миша стоял в

кабинете директора школы, а Катя – за дверью.

– Или вы приводите сюда Зубенко с дочерью, или я сейчас иду в милицию и пишу заявление, – спокойным, ледяным тоном произнес Миша, скользя по директрисе взглядом, которому его научил отец-полковник.

Директриса молча вышла из кабинета и вернулась с Зубенко и Матильдой.

– Принесите пальто вашей дочери, – потребовал Миша у Майи Максимовны.

– Что вы себе позволяете? Что вы тут раскомандовались? Я сейчас милицию позову! – заверещала Зубенко.

Верещание остановила директриса, процедив сквозь зубы:

– Делайте, что вам велено.

Принесли.

– Катюша, иди сюда, – сказал, выглянув в приемную, Миша.

Катя вошла, держа в руках свое рваное и грязное пальто.

– Это она порвала? – Миша указал на Матильду.

Катя кивнула.

– Катюша, надень пальто и пусть ваша дочь тоже наденет, – сказал он, повернувшись к Зубенко.

Снова верещание, которое снова останавливает директриса. Матильда надела пальто.

– Катюша, оторви воротник и рукав.

И Катя оторвала, хотя ей и пришлось изрядно попыхтеть.

После обеда Миша забрал уже готовые документы и на следующий день отвел дочку в школу за пустырем.

Все наладилось. Вернее, в школе у Кати наладилось, но не дома, потому что однажды Катя вернулась из школы, а папы нет. Она побежала на стоянку, где ей сказали, что его «скорая» забрала. Катя позвонила маме и помчалась в больницу. Дежурная медсестра выслушала, пробежала глазами список больных и сказала:

– Бойко Михаил Львович в отделении политравмы. У тебя халат есть?

– Нет.

– А сменная обувь?

– Нет.

Дежурная скривилась, помолчала.

– А деньги у тебя есть?

– Есть, на обратную дорогу.

– Давай за халат пятьдесят копеек.

– А как же я домой доберусь?

– Это не мое дело.

Катя порылась в карманах пальто, насчитала сорок пять копеек. Дежурная сгребла монеты в ладонь и показала пальцем на раздевалку:

– Халат там возьмешь. Галя! – заорала она.

– Чего? – из окошка раздевалки высунулась очкастая Галя.

– Дай ей халат, – и ткнула пальцем в Катю.

Ни возле папы, неподвижного, все еще без сознания, ни возвращаясь домой, ни дома Катерина не смогла осознать случившееся, и в ее голове все время, как заигранная пластинка, вертелись слова, совсем недавно сказанные папой с непостижимой горечью: «Когда-то я был главой семьи, а теперь мама меня на работу не провожает». Не смогла она это осознать и на следующий день, когда сразу после занятий примчалась к отцу уже со своим халатом – имелся у них один на всех пятьдесят второго размера, хотя у мамы, считавшейся самой толстой в семье,

был сорок восьмой. Примчалась с любимыми папиными бутербродами – вареная колбаса с горчицей на подсушенном в духовке бородинском хлебе, уверенная, что папа пришел в сознание. Но он в сознание не пришел. А когда спустя несколько дней он открыл глаза, Катю не узнал. Это было страшно – его глаза были пустыми. Она взяла папу за руку:

– Папочка, это же я, Катя… – Перебирая его пальцы, она заплакала.

Пришла мама, а Катя все перебирала пальцы и шептала чуть слышно молитву. Ту, которую так хорошо знала.

Папа не говорил. Никого не узнавал. Не вставал с постели. Мама перевезла его в госпиталь. Ирина скандалила уже каждый день, доводя до слез Лену, потом хватала ее на руки и кричала:

– Видите, до чего вы ребенка довели? Она истеричкой вырастет. Вот что, Виктор, предупреждаю: как только твой отец вернется домой, я уезжаю к маме! С меня хватит! То алкаш в доме, а теперь чурка парализованная. Ты хочешь, чтобы твоя дочь росла в таком окружении? Не-ет, этого не будет! – Она заводилась все сильнее. – Все, хватит! Получаю диплом – и пошли вы все к черту!

Потом хлопали двери, Витя скандалил с мамой, мама кричала на Катю, и так каждый день, по кругу. И в этом неразрывном круге семья жила почти два месяца. За это время Ирина ни разу не навестила Мишу, а билет в Актюбинск покупала три раза и три раза сдавала. Катя смотрела на весь этот театр молча, молча ездила к папе, умывала, кормила, читала книжки, интересные статьи, рассказывала про погоду, про школу, про то, что вокруг происходит, но он ее все равно не узнавал. В одной палате с папой лежали еще трое мужчин, все они тоже не ходили, но разговаривали. Катя им помогала – то что-то подаст, то сестру позовет. Мама приезжала раз в два дня, и они вместе возвращались домой, опять же молча и в транспорте рядом не садились. И вот после очередного скандала мама объявила:

– Я везу отца в Петербург. Витя прав, мы не сможем обеспечить ему надлежащий уход, а там хороший реабилитационный центр.

– Мама, что ты такое говоришь?! – воскликнула Катя.

– А что я должна говорить, а? Как ты себе мыслишь жить с… с получеловеком?

– Он не получеловек, он все понимает, давай заберем его домой, дома ему станет лучше, я знаю…

– Что ты знаешь? Ты что, в состоянии ухаживать за ним?

– Да, в состоянии, – довольно резко ответила Катя. – Я была с ним все это время! – Кровь прилила к ее лицу, и она стиснула зубы, чтобы не высказать еще кучу неприятных слов.

Мама всплеснула руками и села на диван.

– Нет, вы послушайте ее – она будет ухаживать за мужиком! – Глядя на Катю, мама негодующе трясла головой. – Ты себе представляешь, что он сам ничего не может? Он помочиться сам не может!

– Я знаю!

– Его надо кормить из ложечки перетертой пищей.

– Я кормлю!

– Да замолчи ты! – воскликнул Витя.

Повисла тишина, которую нарушила мама:

– Он хуже, чем грудной ребенок. – Она снова всплеснула руками и снова затрясла головой. – Она будет за ним ухаживать… Господи!.. – и ее взгляд замер.