Забери меня с собой

Винк Таня

Замер ненадолго – через полминуты мама посмотрела на часы, поднялась на ноги и одернула кофту.

– Мне надо сделать несколько звонков, – сказала она и пошла в коридор, к телефону.

Сидя в комнате, Катя слышала, о чем она говорила, и узнала, что у папы, оказывается, есть российский паспорт, и это хорошо, потому что с украинским паспортом его не приняли бы в ленинградский реабилитационный центр для военнослужащих, а из здешнего госпиталя его хотят выписать из-за гражданства. Правда это или нет, Катя не знала и, давясь слезами, слушала, как мама разговаривает

сначала с Иваном Андреевичем, потом с другими людьми, начальниками и полковниками. Даже одному генералу звонила.

– Да, товарищ генерал… Есть, товарищ генерал…

Через неделю приехал посыльный от Ивана Андреевича и привез билеты в Санкт-Петербург, четыре штуки, на все купе. Купе номер два, близко к входу в вагон. Мама плакала.

В желудке заурчало. Катя открыла глаза и сразу зажмурилась – комнату заливало щедрое майское солнце. Гоша, до этого тише воды, ниже травы, подал голос:

– Гоша, дай водичку, на водичку…

Катя почесала щеку и села – ей было жарко. Она не заметила, как уснула, закутавшись в шинель. Часы, висящие над Гошиной клеткой, показывали начало двенадцатого. Катя повесила шинель в шкаф, принесла Гоше водички, и тут зазвонил телефон. Это была мама.

– Я так и знала, что ты дома! – воскликнула она. – Ты что, девка, не понимаешь, что у тебя сейчас важное время, а?

Катя не ответила.

– Алло!

– Я тебя слушаю.

– А чего не отвечаешь?

– Да, ты права, у меня важное время, – бесцветным голосом произнесла Катя.

– Ты что, издеваешься?

– Нет. Как папа?

– Как всегда. – Мама вздохнула. – Слава Богу, мы сегодня уедем, все идет по плану. Я буду дома в два.

Дальше все тоже шло по плану – ровно в два пришел Витя, сразу за ним – мама. Мама дала Кате деньги и послала в гастроном за бородинским хлебом – любимым папиным хлебом. В четыре приехал «рафик» от Ивана Андреевича. В начале шестого они были в госпитале и оттуда отправились на вокзал – папу везла машина «скорой помощи», с ним была мама.

– «Скорая» будет ждать на перроне, – сказал шофер, притормозил возле входа в Управление железной дороги и посигналил двумя длинными и тремя короткими гудками. – Сидите, сейчас Иван Андреевич подойдет.

Через пару минут из дверей Управления вышел начальник гарнизона с двумя коренастыми солдатами-срочниками.

– Здравия желаю, – Иван Андреевич заглянул в салон.

– Здравствуйте, Иван Андреич, – хором отозвались Катя и Витя.

– В машину! – приказал солдатам полковник Петренко, садясь на переднее сиденье.

«Рафик» заехал прямо на перрон, где уже стояла «скорая». Посадку еще не объявляли, но вагон открыли. Для папы. Сначала в купе занесли вещи, а потом один из срочников взял папу на руки и понес в вагон. Другой нес вещи. Папины рука и голова болтались… Мама страховала – голову руками придерживала. Катя отвернулась – она не могла этого видеть. «Скорая» уехала. Солдаты и Иван Андреевич вышли из вагона, с ними мама. Иван Андреевич что-то долго шептал маме на ухо, потом обнял.

– Держитесь, Людмила Сергеевна.

Я буду звонить начальнику реабилитационного центра, и вы мне звоните. До свиданья, дети, – он взял под козырек, – ваш отец – прекрасный человек, гордитесь им, – и сел в «рафик».

– Идемте, с папой попрощаетесь, пора уже, – сказала мама, и слова эти будто копытом ударили Катю прямо в солнечное сплетение.

Несколько секунд она не могла ни вдохнуть, ни шагу ступить. Витькина спина мелькнула в тамбуре, потом мама крикнула:

– А ты чего ждешь?

Катя нахмурилась и стремглав бросилась в вагон.

– Мама, не увози папу! – Она прижала руки к груди и упала на колени. – Не увози, прошу тебя! Он не сможет без нас!

Лицо мамы залила краска.

– Опять! Прекрати немедленно, не позорь меня, – прошипела она.

– Мамочка, родная, останьтесь! Папа! – Она схватила отца за руку. – Папа, ну скажи что-нибудь! Папа!

Но папа лежал неподвижно. Его глаза были открыты, и это было невыносимо…

– Так! – Мама стукнула кулаком по столику. – Все имеет свой предел! А ну выведи ее! – прошипела она, стреляя глазами в коридор, а там уже народ мелькал и с любопытством в купе заглядывал. – Витя, ты меня слышишь?

Витя, до этого тихо сидящий в углу, встрепенулся, вскочил на ноги.

– Пошли, – и в сторону выхода кивком указал, за руку Катю схватил, стал тянуть.

Катя встала с колен, посмотрела на папу. Ничего не сказала и вышла из купе. Осмотрелась – везде любопытные очи. На одеревеневших ногах выбралась на перрон, остановилась, чувствуя себя совершенно беспомощной. Плакать она не могла – слез не осталось, а душу будто выпотрошили. Она стояла на месте, не понимая, что делать, куда идти…

– Катька, пошли, – с раздражением буркнул брат.

Его глаза блестели от слез.

– Витя, ты хочешь, чтобы папа уехал?

– Все уже решено, пошли, – произнес он срывающимся голосом.

– Неправда! Витя, пожалуйста, попроси маму, еще не поздно! Пожалуйста…

И вдруг за спиной раздалось знакомое хмыканье. Катя резко обернулась и увидела Майю Максимовну.

– Старшего брата надо слушать! – назидательным тоном сказала она, и столько превосходства и ехидства было на ее роже, что в нее плюнуть хотелось.

Рядом стояли Матильда и тетка какая-то, уже в домашнем халате и тапках. В одно мгновение в душе Кати что-то произошло, не осталось и следа беспомощности, и она устремила на Зубенко взгляд, полный ненависти.

– Здравствуйте, Майя Максимовна, – сказал брат и руку к Кате протянул: – Идем…

Катя не шевелилась и, не сводя глаз с учительницы, довольно громко произнесла:

– Не смей здороваться с нею, она… – Сердце у Кати бешено колотилось, она хватала ртом воздух, но вдруг в груди, где-то посередине, разжалась какая-то крепко скрученная пружина и вопрос «говорить – не говорить?» был отброшен далеко за пределы перрона, вокзала и вселенной. – Майя Максимовна очень плохой человек, очень плохой, – отчеканила Катерина, глядя учительнице в глаза и столбенея от собственной наглости. – Она сволочь.