Забери мою девственность

Хаустова Зинаида

— Ты серьезно? — вздергиваю бровь. — Сравниваешь террористов с христианами?

— Разница несущественная, — пожимает плечом Андреа. — Хотя программу им писали британские спецслужбы, а не странствующий проповедник, суть от этого не меняется. Такое же быстрорастущее социальное учение. Посмотри, как игиловцы вербовали бойцов в свои ряды. Обещали царство справедливости и каждому женщин в собственность. Получили кучу апологетов и горячий отклик.

— И причем тут моногамия? — не могу сдержать ухмылку.

— Не важно сколько женщин предлагали, по сути, просто пообещали

секс. В регионе вербовки игиловцев была реальная проблема. Многие молодые мужчины по экономическим причинам не могли позволить себе жену. Все крутится вокруг женщин. Я почти уверен, что христианство раскрутилось только за счет обещания выдать каждому сирому по жене.

— А как же целибат? — пальцем обвожу кубики на груди мужчины.

— Массы шли за сексом, обещанным основателем. У отцов церкви оказался свой взгляд на этот вопрос. Так всегда бывает, результаты революции переигрываются последователями.

— Андреа, не ты ли убеждал меня в том, что бог есть? — восклицаю я, расстегивая рукава.

— Несомненно есть. Но изначальное христианство всего лишь социалистическое учение. С легким налетом религиозного флера. В вашей стране вообще поклонялись Карлу Марксу и Ленину. Явления практически одного порядка. Ленинцы-троцкисты, кстати, тоже обобществляли женщин. Ты же не считаешь, что их учение имеет какое-то отношение к богу?

— Нет, не считаю. И в какого бога ты веришь? — с любопытством смотрю на Андреа.

— Я верю в бога по Эйнштейну, который есть сила, но не обладает моралью.

— Если бог не обладает моралью, следовательно он злой? — стягиваю рукава рубашки сначала с одной руки, потом с другой.

— Следовательно он бесстрастный. А христианская мораль — дело рук человеческих. Один человек придумал лозунги, другие накрутили тезисы, третьи создали культ и систему. Причем, почти у всех фигурантов наблюдались сексуальные девиации, судя по стремлению к тотальному контролю над интимной жизнью последователей, — Андреа через голову стягивает с меня платье и голодным взглядом изучает тело, — пошли они все к дьяволу со своими нравоучениями.

— И где же надо молиться этому бесстрастному богу? — интересуюсь я.

— Любой храм — место аккумулирования медитативной энергии, любой подойдет для любого бога. Обычно мы выбираем тот, к которому привыкли с детства.

— Ладно, твоя идея бесстрастного бога мне тоже нравится — выдыхаю я, завожу руки назад и расстегиваю бюстгалтер, медленно стягиваю его по рукам, упиваюсь темнотой в глазах Гонголо. По телу разливается тепло предвкушения.

— Вот и отлично, детка. Не верь никому, кто вешает ярлыки, используя христианские догматы. Я могу придумать культ не хуже, чем у всяких извращенцев. И в рамках моей религиозной системы ты центр Вселенной и новая Мадонна, — он резко притягивает меня к себе, жадно целует шею, — а все это общественное мнение с их религиозным фанатизмом пусть идет в пешее эротическое путешествие.

— Мне не нужен культ, я просто хочу быть рядом, — растроганно лепечу.

Прилипаю к голому торсу кожа к коже. Обнимаю Гонголо за шею. Мне очень хочется его поддержать. Я шепчу на ухо по-итальянски то, что давно хотела:

—

Андреа, я тебя люблю!

— Ну вот, а говорила, нужен только для секса, — шумно втянув воздух, нервно смеется Гонголо. — Я тоже люблю тебя, Тайа. И скоро все к этому привыкнут. Просто нужно время.

Глава 19. Дети

Прошло семь лет.

Тая

— Мам, так нечестно! — требовательно кричит четырехлетний Энрико, — она взялась за фигуру, а пошла другой.

— Ариадна! — с упреком восклицаю я.

— Мам, Энрико врет, я просто ее поправила, — капризно опровергает дочь.

— Я так больше не играю! — кричит взбешенный Гонголо и сбрасывает все фигуры на пол. Вихрем проносится мимо меня к выходу из гостиной.

— Котенок, иди ко мне, — зову я дочь к себе на диван. Ариадна забирается на сиденье коленками и обнимает меня тонкими ручками за шею. Прижимаю к себе худенькое тельце. — Дома такие отговорки пройдут, но на турнирах никто тебе не позволит нарушать правила, — выговариваю я девочке, — ты должна сто раз все просчитать, прежде чем прикасаться к фигуре.

— Я знаю, — тихо шепчет мне на ухо, — но это же на турнире, с Энрико не обязательно думать так долго.

— С братом желательно просто не нарушать правила, котенок, ты же знаешь, какой он вспыльчивый, — смотрю в виноватые глаза Ариадны. — Иди и извинись перед ним, а потом вместе соберите шахматы.

Провожаю взглядом худенькую спинку.

Я выбрала греческий вариант имени для дочери, потому что это почти анаграмма от имени ее отцов. К тому же во мне билась сентиментальная мысль, что она могла бы быть той ниточкой для своего биологического родителя, которая вывела бы его из лабиринтов пустого тщеславия.

Когда отец твоего ребенка не знает о его существовании, периодически охватывает тихая грусть. Представляешь, как они могли бы познакомиться и понравиться друг другу. Ведь они так внутренне похожи. Жаль, что этого никогда не случится.

Ариадна мой маленький клон внешне, но характером пошла в Ларина. Помню, как впервые привезла ее на большую детскую площадку в соседнем поселке. Дочке было десять месяцев. Она, затаив дыхание, смотрела на бегающих детей.

Когда мы вернулись домой, Ариадна подползла к дивану, встала на ноги и сделала шаг в пустоту, оторвавшись от надежной опоры. Упала на ковер. Снова встала. Снова шаг в пустоту. Падение.

Она проделывала эти операции по кругу, пока не научилась ходить.

Я продолжаю следить за ее отцом. Каждый год он выпускает по паре сериалов и успел снять пару полнометражных фильмов.

Пару лет назад женился на какой-то актрисе, и это было неожиданно больно.

Андреа прав, ревность завязана на чувстве собственничества. Не понимаю, какое право он имел связывать себя с другой женщиной, когда у него есть дочь.

В гостиную возвращаются дети вместе с их няней. Донна хочет собрать фигуры с пола, но я ее останавливаю. Женщина у нас недавно и еще не привыкла к моим заморочкам.