Заблуждения толпы

Бернстайн Уильям Дж.

Неделю спустя тот же клерк написал, что «все новости этого города касаются биржевой торговли. Ни о чем ином французы, похоже, сейчас неспособны думать»¹⁷⁷. Париж превратился в город бума. Пузырь привлекал новое население, город страдал от неизбежных побочных эффектов резкого роста цен на продукты питания, услуги и недвижимость. В этой пьянящей обстановке слово «миллионер» впервые вошло в обиход для обозначения счастливых акционеров¹⁷⁸. Британское посольство извещало: «Вчера мне сказали, что в одном магазине менее чем за три недели было продано кружев и белья на 800 000 ливров, причем в основном людям, которые ранее никогда не носили кружев; ежедневные отчеты подобного рода настолько необычны, что вряд ли им поверят в других странах»¹⁷⁹.

Пузыри

обычно лопаются вследствие каких-то малозначительных, на взгляд со стороны, событий, за которыми следует стремительный крах. В нашем случае все началось на рубеже 1720 года, когда принц де Конти, разгневанный тем, что не получил достаточно большого количества акций компании, направил в «Banque Royale» три фургона за золотыми и серебряными монетами, каковыми предположительно обеспечивались новые бумажные деньги банка. Лоу, который к тому времени стал генеральным контролером Франции (по сути, премьер-министром страны), никак не мог отказать принцу в исполнении этой катастрофической просьбы, поэтому он сделал следующее – пожаловался регенту, который заставил и без того не слишком популярного при дворе де Конти пойти на попятную. Проницательные инвесторы мгновенно осознали всю значимость требования принца и молчаливого отказа регента: объем находящихся в обращении банкнот значительно превышает банковские запасы золота и серебра. Далее состоялся сокрушительный набег клиентов на банк.

Лоу очутился перед ужасным выбором. Он мог спасать национальную валюту, отказавшись печатать больше банкнот, что повредило бы курсу акций, либо мог спасать акции, печатая больше банкнот для выкупа акций по минимальной цене, что усугубило бы бушевавшую в стране инфляцию. Последнее действие оберегало вкладчиков-аристократов, зато первое спасало Францию.

Первоначально Лоу решил защищать валюту и, следовательно, нацию (по крайней мере, он так думал). Пребывая в отчаянии, они с регентом в конце февраля 1720 года запретили торговлю с использованием монеты и ограничили личное владение пятью сотнями ливров. Также было запрещено копить в имуществе серебряные блюда и драгоценности, лазутчикам и агентам поручили отслеживать соблюдение одиозных новых правил. Социальная ткань общества начала распадаться, слуги доносили на хозяев, а отцы предавали сыновей.

Цена акций «Компании Миссисипи», 1719–1720 гг.

Социальное напряжение возросло настолько, что две недели спустя Лоу «перебросил рубильник», дабы отстоять цену акций и, следовательно, интересы богачей, предложив платить по девять тысяч ливров за акцию (это подразумевало выпуск дополнительных банкнот). К тому времени инфляция, вызванная обесцениванием ливра, стала очевидной, и в мае Лоу девальвировал валюту на 50 процентов в два этапа. Позже, в 1720 году, в попытке обуздать инфляцию он вывел из обращения банкноты крупного номинала, фактически уничтожив большую часть состояния страны; по оценке историка экономики Антуана Мерфи, стоимость всей системы с поправкой на инфляцию, учитывая акции и банкноты «Компании Миссисипи», упала примерно на 87 процентов. Последний удар по схеме банкнот и акций Лоу был нанесен осенью, когда чума опустошила Марсель и подступила к Парижу, еще сильнее ослабив финансовую стабильность¹⁸⁰.

К тому моменту Лоу исчерпал не только капитал банка, но и свой политический капитал. Регент, желая избежать дальнейших потрясений, позволил ему изящно покинуть Париж: сначала он перебрался на окраину города, а затем уехал за границу. Последние годы жизни Лоу, все-таки получивший королевское помилование за убийство Бо Уилсона, провел, скитаясь по Англии и континенту и отбиваясь от кредиторов, самым известным среди которых был лорд Лондондерри: с ним Лоу заключил пари в сентябре 1719 года, поставив на то, что «Компания Миссисипи» сможет реально конкурировать с Английской Ост-Индской компанией. Вышло так, что Лоу пришлось «шортить» акции АОИК, пообещав доставить больше акций Лондондерри позже. («Шортом» на бирже называется ставка на падение цены акций.) Не только цена акций АОИК взлетела благодаря пузырю Южных морей, этого лондонского двойника «Компании Миссисипи», но сама схема Лоу изрядно обесценила французскую валюту по отношению к английской,

что усугубило ситуацию для шотландца¹⁸¹.

Лоу сделался политической помехой для герцога Орлеанского, но регент все еще ценил бывшего министра; пожалуй, Лоу мог бы вернуться в Париж, не скончайся регент в 1723 году. Сам обедневший Лоу умер в любимой Венеции в 1729 году, главным его активом оказалась значительная коллекция произведений искусства – и почти ничего больше. В целом ему повезло; главных героев грядущих пузырей часто ожидал более трагический исход¹⁸².

«Компании Миссисипи» принадлежала земля, впоследствии получившая известность как территория Луизианы, но в начале восемнадцатого столетия там мало кто жил, зато бесчинствовала малярия. Чтобы найти желающих принять участие в операциях компании в Новом Свете, Лоу выпускал брошюрки, где дебри выдавались за земной рай. Когда его рекламная кампания провалилась, Лоу взялся вербовать тысячи белых заключенных обоих полов и африканских рабов:

«Опустившиеся солдаты, паршивые овцы знатных семей, нищие, проститутки и ничего не подозревающие крестьяне, заглянувшие в Париж, – всех хватали и насильно отправляли на побережье Мексиканского залива. Тем, кто соглашался добровольно, выделяли земельные наделы, бесплатную провизию и бесплатный проезд на новое место жительства»¹⁸³.

«Столица» Луизианы, которая перемещалась между современными Билокси и Мобилом, представляла собой всего-навсего зловонный перевалочный и смертоносный лагерь на несколько сотен поселенцев, большинство из которых перебралось в Новый Орлеан после краха компании в 1721 году¹⁸⁴.

Два столетия историки изображали Лоу негодяем. Типичным был совет Даниэля Дефо (писавшего под псевдонимом Мистер Мист) желающему обрести немалое богатство:

«Мистер Мист говорит, что, коли вы решились на это и коли ничто другое вам не подойдет, что раз уж вы намерены поступить именно так, зачем же спрашивать, что надлежит делать? Все просто: нацепите меч, убейте одного или двух задир, попадите в Ньюгейтскую тюрьму, дождитесь приговора к повешению, сбегите из тюрьмы, если сможете – это важное уточнение, – потом переберитесь в какую-нибудь чужую страну, затейте аферу с акциями, выпустите акции «Миссисипи», обманите целый народ; тогда вас скоро назовут великим человеком, если, конечно, вам изрядно повезет, ибо, как гласит старая английская поговорка:

Посмей однажды разбойником стать –

И о титуле лорда можешь мечтать»¹⁸⁵.

Историки экономики проявляли больше доброты. Во времена Лоу идея управления экономикой без денег в золоте и серебре казалась революционной, даже смехотворной. Подавляющее большинство сегодняшних экономистов считает, что еще более глупо увязывать денежную массу с количеством металла в земле или в ювелирных изделиях, спрятанных в шкатулки. Например, историк экономики Барри Эйхенгрин, специалист по золотому стандарту, замечает, что страны мира оправились от Великой депрессии именно в том порядке, в каком они отказывались от твердой валюты¹⁸⁶. Фактически мы живем в экономике феи Динь-Динь, которая, поскольку все верят в иллюзию бумажных денег, функционирует неплохо. Подобно древним мореплавателям, которые героически гибли, выходя из Средиземного моря далеко за Геркулесовы столпы, схема Лоу – массовое заблуждение с печальными последствиями – потерпела неудачу из-за отсутствия опыта, но проложила путь в будущее.

* * *

Пузырь «Компании Миссисипи» распространился на весь континент. Словно обуянные лихорадкой, солидные венецианцы забыли о своем исконном недоверии акционерным компаниям и основали сразу несколько собственных – которые сгинули без следа, едва вести о финансовой катастрофе в Париже просочились на юг. Голландцы, не желая отставать от французов, тоже втянулись в процесс и учредили сорок четыре компании, причем акции тридцати из них почти мгновенно выросли в цене вдвое. В менее развитых частях Европы бесчисленные торговые компании прорастали подобно полевым цветам и столь же быстро исчезали; к 1720 году было выпущено 40 процентов всех европейских акций за восемнадцатое столетие¹⁸⁷.