Забудь обо мне
Шрифт:
На нем какой-то мешковатый свитер, похожий на те, в которых качки ходят в спортзал. Ворот неприлично широкий — его как будто вообще нет — и сполз с плеча.
Клыкастые черепа демонов на его смуглой коже смотрят на меня как будто с презрением. Или с насмешкой?
«Ты загорел, Бармаглот. Возил свою новую женщину на пляж под пальмы? А у меня даже маникюра нет и прическа старая…»
Он как будто слышит мой внутренний монолог и немного поворачивает голову.
Глаз за челкой почти не видно.
И
— Привет, — еле-еле выдавливаю из себя. Между нами пара метров, а как будто выжженная пустошь. — Загар… тебе очень идет.
— Привет, Алиса, — без улыбки отвечает он. Потом показывает на телефон и добавляет: — Я немного занят. Важный разговор.
— Да-да, — пячусь спиной назад, чуть не падая. — Прости, я не хотела… не знала… Прости…
Захожу за дом, прижимаюсь лбом к холодной каменной стене и проклинаю себя за то, что приехала.
Даже тротуарная плитка под ногами больше радовалась моему появлению, чем Бармаглот.
Несколько минут во мне перетаскивают канал два совершенно противоположных чувства. С одной стороны, хочется поскорее прыгнуть в машину и умчаться подальше, чтобы потратить остаток жизни на стирание этой минутной встречи из памяти. С другой — та Алиса, которая когда-то умела послать его, если позволял себе лишнего, снова напоминает о себе и требует вернуться, врезать по роже и сказать, что он мудак и козел. Просто так.
И пока я играю в Билли Миллигана[1] и пытаюсь успокоить обоих, отчетливо слышу, как Бармаглот говорит кому-то в трубку:
— Сегодня не приеду… Сорян, солнце.
Солнце?
Мое сердце сжимается от боли.
Мозг стучит в набат и требует поскорее уносить ноги, пока еще я жива, пока пациента еще можно спасти. А чертово упрямство злым ядовитым голосом шепчет: «Что еще за «солнце»? Кто его новое «солнце»?
— Но голая фотка зачет, — хрипло посмеивается Бармаглот. — Ну… Ты всегда можешь попытаться еще, когда я был против?
Это звучит как разговор взрослого содержания.
Это звучит так, что мое сердце медленно и неумолимо покрывается ледяной коркой с шипами внутрь. Болит так сильно, что ноет плечо.
Это и есть его «важный разговор»?
Это что-то важнее меня?
Он смеется тем самым низким грудным смехом, от которого у меня всегда тянуло между ног и хотелось выпрыгивать из одежды даже если мы просто стояли в машине на светофоре и слушали по радио выдержки и стендап-шоу.
Только теперь этот смех не мне. Не для меня.
[1] Билли Миллиган — американский гражданин, один из самых известных людей с диагнозом «множественная личность» в истории психиатрии. Расщепления личности Миллигана насчитывали 24 полноценных личностиГлава девяносто третья: Сумасшедшая
Я
— Алиса? Откуда ты?..
— Привезла сухарики, — шмыгаю носом и, чтобы не упасть, обеими руками упираюсь в стол. — Мам, я бы что-то выпила. Есть?
Она молча и ничего не спрашивая, ставит на стол чашку, достает откуда-то бутылку «Хенесси», наливает и протягивает мне.
Впервые в жизни я выпиваю сорокаградусный алкоголь в несколько непрерывных глотков. Горло обжигает, щеки и язык мгновенно немеют. Отталкиваю руку матери с кусочком ветчины.
— Алиса…
Я наливаю еще, снова выпиваю, практически не морщась, но на этот раз слезы градом из глаз.
— Все-все, хватит. — Мама успевает притормозить мой острый приступ алкоголизма, и я со всего размаху опускаю задницу на стул. — Я же говорила, чтобы ты не приезжала.
Она говорила.
Все мои внутренние голоса говорили.
Кроме того единственного, который сказал, что если я не приеду, то буду жалеть об этом всю свою жизнь, потому что, когда Бармаглот меня увидит, то обязательно вспомнит, как хорошо нам было.
— Мам, он даже не улыбнулся, — говорю я, хоть говорить об этом с ней — не самая лучшая идея. Но не говорить же мне с пустой, пахнущей коньяком чашкой. — Он просто сделал вид, что я какое-то… чучело. Что я есть, что меня нет — никаких совсем эмоций для Алисы.
А про себя добавляю, что Бармаглот первый раз не назвал меня Заей.
Конечно, зачем ему Зая, если теперь у него Солнце.
— Поможешь сделать канапе? — Мама, не дожидаясь ответа, подставляет тарелки с нарезкой, шпажки. — Чаю сделать? Голодная? Солнышко, тебя же сейчас…
— Не называй меня солнышком! — злюсь я.
Беру шпажку, быстро нанизываю все, что попадается под руку.
Потом еще одну и еще, пока не получается целая собранная доска.
Но, когда мать пытается забрать ее у меня, чтобы вынести на стол мужчинам, я успеваю взять «блюдо» и отодвинуться.
— Мам, я сама.
— Алиса, ну кому от этого будет лучше?! Что ты пытаешься доказать? Марк ушел, все. У вас не получилось. Вы слишком разные. И разница в возрасте все равно имеет значение.
Я поправляю выбившиеся из пучка волосы. Алкоголь ударяет в голову, потому что я даже не могу вспомнить, когда ела в последний раз — возможно, пару бутербродов на завтрак? Меня немного ведет, но я все равно никому не отдам эту проклятую доску.
В конце концов, мать сдается и просто разводит руками.