Забудь обо мне
Шрифт:
— Ну хорошо, Зай, говори.
Это точно издевательство, потому что пока он так близко и пока полностью контролирует мое лицо, максимум, на что я способна — не выпрыгнуть из одежды.
— Хочешь, я тебе помогу? — почти ласково, но это из той оперы, в которой кот будет мурлыкать канарейке перед тем, как сожрать ее со всеми потрохами. — Ты, наверное, хочешь сказать, что все это время пиздец, как скучала. Да?
Да, миллион раз да!
Я киваю.
— И ты поняла, что без меня твоя жизнь стала несколько… пустой и одинокой? — уже вкрадчиво,
— Да, очень… одинокой, — преодолевая спазм в горле, шепчу в ответ. — Ты… ушел, и не осталось ничего, что делало мою жизнь… настоящей.
Хватка пальцев Бармаглота на моем бедре становится настолько сильной, что я вскрикиваю, уже заранее зная, что там будет синяк, носить который придется не меньше месяца.
Взгляд темнеет, когда я, осмелев для более решительного шага, медленно поднимаю руку и провожу тыльной стороной ладони по его щетинистой щеке. Простое прикосновение жестких колючек к коже, но оно словно ток — проламывает все слои моей защиты, бьет прямо в испуганное сердце. Доза адреналина для этого истерзанного и измученного комка плоти, которое умерло так давно, что врачи успели покинуть операционную, но даже не постарались убрать за собой окровавленные бинты и инструменты.
— Ты нужен мне, — говорю совсем тихо, едва различая скомканные звуки слов. — Я измучилась без тебя, Бармаглотище. Мне без тебя жизнь не жизнь, веришь?
Молчит, упрямо поджимая губы.
Не отталкивает, значит, можно стать смелее?
Еще немного тянусь к нему, кладу обе руки на увитое татуировками запястье.
Выдыхаю, набираясь смелости.
— Мы ведь можем… хотя бы… попробовать все начать заново?
Все еще играет в молчанку.
— Нам же было хорошо вдвоем, Бармаглотище…
— Нам, значит, — как-то не очень ласково повторяет за мной.
Нет-нет, не уходи от меня, не становись снова упрямым непроницаемым и…
Он небрежно стряхивает мои руки, придавливает к стене как тряпичную куколку, толкается бедрами, и я вздрагиваю на выдохе, потому что его очевидный стояк упирается мне в живот.
— Может, хватит уже пиздеть, а?! — снова звереет. — Ты вообще хоть раз думала о ком-то, кроме себя? Допускала сраную мысль, что отношения — это не игры в поддавки, и один, сука, придурок не может тянуть за двоих, пока ты… разбираешься в своих…
Я знаю, что все это кончится очень плохо.
Поэтому, как маленькая, делаю то, что в наших с ним отношениях у меня получалось лучше всего — порывисто обхватываю его шею кольцом рук и слепо, глупо прижимаюсь губами к его губам.
Глава девяносто восьмая: Сумасшедшая
Его губы так и не разжимаются.
Хотя, может это потому, что за прошедшие месяцы я абсолютно разучилась целоваться и перестала быть сексуальной?
В любом случае, Марик с силой отводит мою голову, опуская ладонь мне на шею. Нет, это,
И одновременно с этим второй рукой лениво, с рожей сытого хищника, расстегивает ремень и молнию на брюках.
Я мелко дрожу.
От страха и возбуждения одновременно, и эта гремучая смесь намертво блокирует все мыслительные процессы.
Я хотела просто поговорить. Да, конечно, но ведь…
— Хочешь меня? — мрачная усмешка в лицо, одновременно с приспущенными брюками.
Белая резинка трусов с логотипом модного бренда мужского белья, остро, как бритва, контрастирует со смуглой кожей и узкой дорожкой волос вниз от пупка.
Вместо ответа сама тянусь руками к его трусам, поддеваю резинку и, немного путано, но все же приспускаю ее вниз.
Член тут же выпирает наружу: твердый, большой, уверенно стоящий под острым углом.
Темная кожа перевита налитыми кровью венами.
Он столько раз трахал меня им, что сейчас достаточно одного взгляда, чтобы начать сходить с ума от желания быть до упора натянутой на него. Быть его маленькой игрушечной куколкой, которую имел, как хотел, а потом кутал в одеяльце и отпаивал вкусным чаем.
Может, если мы сейчас займемся сексом, снова будут обнимашки, чай и поцелуй в нос?
Серебряный взгляд темнеет, когда обхватываю член ладонями у самого основания и начинаю медленно двигать по нему вверх-вниз.
Несколько мгновений в полной тишине слышен лишь шорох одежды, который сменяется влажными звуками, когда на головке выступают тяжелые прозрачные капли.
Я растираю их подушечкой большого пальца и почему-то вместо Бармаглота стону от удовольствия. Это слишком приятно — глубоко в мозгу, на уровне инстинктов и подсознания, мое тело помнит, что после таких вещей у меня всегда была пара-тройка классных долгих сладких оргазмов, даже если расплачиваться за них приходилось тянущей болью между ног.
Бармаглот протягивает руку, расстегивает пуговицу на моих джинсах, тянет вниз «язычок» молнии. Я виляю бедрами, помогая стащить их ниже по ногам, до самых колен.
Уже готовлюсь к тому, что он будет разглядывать меня полуголую, но…
Картина резко меняется, потому что эти здоровенные ручищи резко отрывают меня от пола. Разворачивают лицом к стене. Одна ладонь жестко разводит ноги, другая с силой надавливает на поясницу, вынуждая прогнуться в неприличную позу с откляченной задницей.
— Соскучилась, значит? — Его пальцы уверенно поглаживаю меня между ног.
Разводят мокрые и припухшие от желания складки.
— Очень, очень, — как в бреду шепчу я.
Бедра непроизвольно виляют.
— Выпрашиваешь прямо, Зай, — прищелкивает языком — и через мгновение мой зад обжигает крепким шлепком.
— Ты больной?! — ору я, топая ногами и пытаясь огрызнуться.
Ни слова в ответ.
Только еще крепче прижимает мою голову щекой к стене, проталкивает член между ягодицами.