Забыть и выжить
Шрифт:
— Ну слава богу, значит, живой! Камень свалился. Он сказал где?..
— Черта с два! Но — в городе. Более того, бодр и агрессивен.
— Ну это как раз неплохо. Если разрушительную энергию направить в нужном направлении, будет огромная польза делу. Константин Дмитриевич, вам это удобнее. Поинтересуйтесь у Ирины Генриховны, может, в Новороссийске у Турецкого есть друзья, приятели? Чтоб хоть точку отсчета иметь.
— Ты сам-то пробовал выйти по мобильной связи?
— Да весь день звонил! Работает связь! А трубку он не включает. Видит же, кто звонит, черт меня побери!
— Ладно,
— Да есть номер. Неплохой. Прокуратура постаралась. Это в порту, рядом. Тут все, оказывается, рядом.
— Ладно, работайте. Пока.
Антон глубоко вздохнул и отключил трубку, сунул в карман, поглядел печально на Милу. Увидел ее сочувственный взгляд, безнадежно усмехнулся, разведя руками.
— Кто это был, не секрет?
— Какие секреты от таких симпатичных шпионов? Заместитель генерального прокурора Меркулов. Между прочим, большой друг Саши Турецкого. И вот так… Переругались тоже, получается.
— Турецкий — что-то знакомая фамилия. Где-то я слышала?
— Еще бы! «Важняк» Божьей милостью… А слышала, наверное, в связи с террористическим актом в московском детском доме. Это когда он выпрыгнул вместе с террористкой из окна второго этажа, держа ее за руки. Его тяжело контузило, осколками всего иссекло… А его друг, с которым они вместе предотвращали преступление — там же больше сотни детишек находилось, в том зале! — он погиб. Тот, что был бы теперь моим начальником.
— А-а-а, точно, читала в Москве… Ну а ты-то где был?
— А меня вообще тогда не было. Как человека. Как лица… На дне я был… — Антона вдруг потянуло на откровенность. И он спохватился. Незачем это.
— Ты расскажешь? — мягко спросила Мила.
— Не уверен, надо ли тебе это знать. Ничего хорошего… Абсолютно. И стыдно…
— Не может быть. Ты славный парень.
— Ты серьезно? — Антон изумился не только тону, каким это было сказано, но еще и тому, что девушка назвала его именно парнем, а не мужиком, не мужчиной. Что это, ответ на его кокетство по поводу собственной старости? Он ведь уже мысленно согласился с ее оценкой глупой комплиментарности.
— Вполне. А потом, я не исключаю, что могла бы подсказать ход, как выйти на вашего Турецкого. С кем-то же он разговаривает по мобиле, верно?
— Разговаривает.
— Вот давай и подумаем.
— Что, прямо сейчас? — словно испугался Плетнев.
— Вижу, ты не очень хочешь его найти? Я не права?
— Знаешь, за что ты мне нравишься?.. — помолчав, спросил Плетнев. — Нет, не так сказал. За что — это вроде как кто-то с кем-то торгуется. Надо: почему ты мне нравишься?
— А вот это уже любопытно. — Она положила подбородок на кулачки и посмотрела загадочным, словно расплывающимся взглядом.
— Ты глядишь в самый корень… С тобой, наверное, хорошо сердечными тайнами делиться, да? Как твои подруги считают?
— Не знаю. Я не люблю бабских разговоров. Да и с подругами у меня… напряженка… Пойдем покатаемся?
— С
И снова он обратил внимание, каким ревнивым, даже сердитым взглядом проводила их «золотистая рыбка».
В тамбуре предпоследнего вагона медленно выползающего из города пассажирского поезда, стоя у желтого от старости и несмываемой копоти дверного окна, курили двое. Один был лысоватый, невысокий и худощавый, в джинсах и куртке, надетой белой стороной наружу, с небольшой черной сумкой, висевшей на ремне через плечо. Второй — высокий, похожий на спортсмена, бритоголовый, в спортивном костюме и бейсболке. Его большие карманы на шароварах оттопыривались от какой-то тяжести, спрятанной в них. Оба курили, глядя, как за окном проплывали последние станционные огни.
— Вот и кончилось затмение… — пробормотал низенький.
— А н-на х-хрена оно б-было им н-нужно?
— Я тебя, Логопед, о чем предупредил? — не отвечая на вопрос, заговорил низенький. — Надо было полностью сменить внешность. Другая одежда, бейсболка эта твоя дурацкая, ее ж за версту видать…
— Д-да где ж б-было успеть? — заикаясь, оправдывался высокий. — В-времени с-совсем н-не осталось… С-сам торопил!
— Ну правильно, хочешь жить — умей…
— В-в-вертеться?
— Всюду поспевать, Логопед. Убегать от косой!..
— А м-мне н-не верится, Хохол, что м-мы сд-делали п-п-правильно. З-зачем?
— Чего «зачем»? Ушли?.. А у меня нюх особый.
— А-а-аткуда?
— Учили! Учителя были классные… Да только то, чему научили, теперь никому не нужно. Вот ты из какого класса в школе ушел?
— Из в-восьмого, а-а что?
— Ну и чего помнишь из всех своих наук? Ничего! А какие бабки гребешь? Вот и я… Нутром чую, что нас не отпустят.
— Т-ты д-думаешь?
— Думать надо было, когда подписывались на это дело, а теперь уже поздно… Теперь уходить надо, и как можно быстрей… чертова гусеница, еле ползет. — И он грубо выругался.
«Спортсмен» задумался. Подошел к противоположной дверь тамбура, подергал, она была заперта. Открыл переходную дверь в последний вагон, прошел туда, вернулся, пожал плечами.
— Ага, ты думаешь, они уже толпой стоят, тебя ждут? Нет, кореш, как говорится, п… подкрался незаметно! А мы с тобой уже завязаны в цепочке. Раз первым был куратор, значит, мы с тобой — следующие, и неизвестно, где конец.
— А на х-хрена т-такие бабки т-тратить? Ес-сли к-каждого з-заказывать?
— Потому что дело серьезное. Наверное, крутой за свою репутацию боится… Заказчик крутой, понял?.. В общем, кончаем болтать, давай разбегаться.
— А к-куда? З-заперто!
— Не для нас… — Хохол достал из кармана джинсов тройной ключ проводников и легко повернул запор двери. Открыл и закрыл обратно. — Давай выскакивай на первом же полустанке. И постарайся, чтоб проводница тебя не видела.
— С-спасибо, Х-хохол.
— Валяй, Логопед. Будь осторожен, ни с кем не базлай. Я, когда в девяносто четвертом менял профессию, тоже поначалу на мелочах прокалывался. Давай. — Он хлопнул «спортсмена» по плечу и ушел в последний вагон, заперев на всякий случай переходную дверь за собой.