Зачарованное озеро
Шрифт:
Тарик был чуточку растерян, но кое-какой опыт общения с девчонками приобрел — и потому не растерялся, ответил без особого промедления:
— Всякая прогулка может свиданкой обернуться. Или у вас в Гаральяне не так?
— Я думаю, везде так, — ответила Тами все с тем же лукавым сиреневым прищуром. — Посмотрим, посмотрим... — Она закатила глаза в точности как лицедейка в представлении, изображавшая жеманную красотку. — Сразу могу тебе признаться, что я взволнована и растрогана. Великолепный прогульщик мне достался: денежкой звенит, обхождение знает... — Она окинула Тарика смешливым взглядом, отчего сердце ухнуло в какие-то сладкие бездны. — И красивый, чего уж там! Да вдобавок ученые кожаные книги читает, с худогами и студиозусами
— Да нисколечко, — сказал он чистую правду (не впервые встречал острых на язык девчонок и не робел, за словом в карман не лез).
Тами придвинулась, положила ему на грудь, против сердца, сильную теплую ладошку, промолвила тоном глубочайшего раскаяния (но в сиреневых глазищах светился затаенный смех):
— Тарик, прости злоязычную девчонку. Мы в Гаральяне диковатые, на язычок невоздержанные... Ты правда не сердишься?
Тарик помедлил — чтобы она подольше стояла вот так, держа руку на его груди, чтобы были близко ее очаровательное личико, глаза и губы, обнаженные круглые плечи, к которым неудержимо тянуло прижаться щекой, коснуться губами. И сказал в конце концов:
— Ни капельки не сержусь, нет у меня привычки на таких кра-сивущих сердиться.
Тами не убирала руку, ее неповторимые глаза смеялись:
— Приятно слышать, что я красивущая. Ты так всем девчонкам говоришь?
— С большим разбором, — сказал Тарик.
— Я та-ак польщена... Девичье сердечко тает, как лед на весеннем солнышке... Мой прогульщик, оказывается, умеет мастерски вешать на нежные девичьи ушки словесные кружева... Ты уже много девичьих сердец разбил в мелкие дребезги?
И снова Тарик сказал то, что думал:
— Меньше, чем мне хотелось бы...
— Мне нравится, что ты не задаешься, — сказала Тами вроде бы серьезно, а там — кто их, острых на язык красавиц, поймет? — Мужчины частенько в таких случаях напускают на себя оч-чень многозначительный вид, изображают пытливо, какие они записные сердцееды... А ты не такой. И даже словесно не напираешь и не строишь из себя, игривых разговоров не вяжешь...
— Да просто мне думается, что ярмарка — не самое подходящее место для игривых разговоров... даже с красивущими.
— А где подходящее место? — с видом наивной простушки (ручаться можно, что напускным) спросила Тами, и ее игривый тон решительно противоречил виду. Как это всегда и бывает, Тарик не мог определить, откровенность это непринужденная или просто знакомая девчоночья игривость. Но, не будучи новичком в этаких словесных поединках, ответил в тон:
— Не знаю, как в Гаральяне, а у нас считается, что самое подходящее место для таких разговоров — мост Птицы Инотали. Не слышала о таком?
— Представь себе, слышала. Докатилась его слава и до нашей глуши. Вернее говоря, я перед отъездом прочитала очень интересную аксамитную книгу: «Стольный град Арелат, его достопамятные места и легенды». Там было много рисунков и гравюр, и этого моста тоже, с подробным описанием его истории и рассказом о нем. Жутко любопытно! Потом, когда пойдем с ярмарки, ты мне его покажешь?
— С радостью, — сказал Тарик. — Тебе понравится. Второго такого во всем свете нет...
И злился на себя за то, что не угадывал, что стоит за ее просьбой — простое любопытство или что-то еще, отчего вновь ожили яростные надежды. Поди пойми красивых девчонок. Просто
любопытство? Но с Байли она туда не пошла, хоть это ни к чему ее и не обязывало нисколечко...
Тарик веско сказал:
— Ты все же сумочку возьми покрепче, а то не ровен час...
Тами послушалась, сняла с запястья шнурочек и зажала мешочек
в кулаке, с любопытством огляделась:
—
— Столица королевства, — сказал Тарик не без гордости, хотя его собственной заслуги в том не было ни малейшей.
Все на ярмарке возведено на долгие времена из камня и кирпича, все здания с черепичными и жестяными крышами — и торговые ряды, и лавки, таверны, балаганы лицедеев и шутов. Когда ярмарка отшумит, весь год до следующей место это будут старательно оберегать сторожа, причем с собаками, — и уж они, получая немалое жалованье от управы, бдят со всем прилежанием, так что и дверной ручки не пропадет, ни одно оконное стекло не разобьют. Большую денежку получает ратуша от податей и прочих денежных ручейков, ярмарку-кормилицу беречь надо...
Бросив взгляд по сторонам и усмотрев насквозь знакомую физиономию, Тарик поневоле скривился, как от кислого яблока. Ничего удивительного, на ярмарке всегда встретишь знакомых, особенно побродив достаточно долго, — но когда чуть ли не с первых шагов узришь отвратную рожу, которую вовек бы не видеть...
Навстречу степенно шагал не кто иной, как Хорек — с бляхой Аптекаря, с приклеенной бородой, плохо сочетавшейся колером с волосами. Такое строгое темное платье как раз Аптекари и носят, но Хорек на них похож как обозная кляча на лихого хусарского жеребца. Степенная походка и осанка плохо удаются, вертит головой, так и стрижет исподлобья взглядами, которые ему представляются зоркими и бдительными, а на самом деле смотрится бездарным лицедеем из самого убогого балаганчика. Дело ясное: снова болтается переряженным в надежде поймать «сквознячника», что ему никогда не удавалось...
С досады, что и здесь приходится лицезреть эту ублюдочную достопримечательность улицы Серебряного Волка, Тарик даже сплюнул под ноги.
— Что это ты? — спросила Тами. — Так вроде все красиво кругом...
— Погоди, сейчас расскажу... — сказал Тарик сквозь зубы.
Он уже усмотрел кое-что интересное: когда кто-то смотрел Хорьку в спину, начинал хихикать в кулак, а то и открыто ухмыляться. Причина обнаружилась сразу же, когда Хорек прошел мимо (все же царапнув подозрительным взглядом Тарика и явно окинув раздевающим взглядом Тами). Тарик и сам прыснул в кулак: на спине у Хорька пониже воротника пришпилен булавкой со стеклянной головкой лист бумаги, а на нем большими корявыми буквами выведено жирно-черным плотницким карандашом: «Ета дурной тихарик, в попу жульканый». Ну, всем ясно: ярмарочные жулики, народ битый и хваткий, Хорька разоблачили (может, видели раньше и знали, кто он такой) — и малость поиздевались при полной безнаказанности: ищи-свищи их потом... Так и будет болтаться с позорной бумажкой на спине, пока на него не обратит внимание Стражник. Очень может быть, и не станет объяснять Хорьку, что у того на спине пришпилено: служба на ярмарке у Стражников легкая, необременительная, то и дело подворачивается оказия шустак-другой урвать, и такие, как Хорек (он не один такой болван), им против души...
— А у него борода фальшивая, — сказала Тами. — Возле уха кончик отклеился...
— Тоже заметила? — фыркнул Тарик. — Ну да, ничего толком делать не умеет, придурок...
— А что это за шут?
— Еще успеешь насмотреться, — сказал Тарик ухмыляясь.
И кратенько рассказал, с кем судьба свела, — промолчав про грязные шалости Хорька с девчонками при первой возможности и, конечно, ни словечком не упомянув, как подглядел за ним в его доме.
— Гнусь какая, — сказала Тами. — У нас в Гаральяне таких уродов нет — ну, разве что в больших городах, так их по пальцам пересчитать можно. А в местах поглуше и подальше, вроде моего Калентара, если и заведется такой вот — долго не протянет, обязательно с ним приключится что-нибудь невеселое: или с пьяных глаз утопнет в каком-нибудь бочаге, или черепицу с крыши ветром сдует прямехонько по темечку, или норовистая лошадка копытом припечатает...