Зачарованное озеро
Шрифт:
Ворота закрыты, и возле них прохаживается зоркоглазый здоровенный сторож — случалось уже, что почитатели Канга пытались выцарапать на боках девы-тигрицы свои имена, а однажды темной ночью отбили у одной из статуй бронзовый хвост и скрылись с добычей, причем так и не были разысканы Сыскной Стражей ни они сами, ни хвост, так что пришлось у того же мастера делать новый (Балле добавил: ходят слухи, что за этим стояла некая придворная дама, в чьей спальне хвост теперь и висит на почетном месте рядом с полкой, на которой красуются все до одной книги Канга, трудами дамы оправленные в переплеты из лучшей гуфти и самого дорогого аксамита, украшенные исключительно красными самоцветами, —
После второго кувшина Балле под хохот собутыльников рассказал еще Тарику: по достоверным сведениям, преданная почитательница пыталась залучить Канга в свою спальню, через верных людей обещая горсть алмазов и прельщая тем, что благодаря своим связям при дворе выхлопочет ему почетное звание Королевского Сочинителя. Однако любящий почести Канг и на это не повелся: дама годочками годится ему в мамаши да и страшновата собой...
Тарик прилежно встал последним в длинную очередь, тянувшуюся шагов на двадцать, уходившую в одну из калиток и упиравшуюся в небольшой домик светло-красного окраса, с темнопурпурной крышей. Впрочем, очередь продвигалась довольно быстро: из другой двери то и дело выходили с просветленными лицами читатели и читательницы, спешили к большому павильону тех же колеров.
Тарик от нечего делать разглядывал очередь. Мужчины и женщины, пожилые и молодые, одетые отнюдь не бедно. Дворян не видно, но точно известно: не так уж мало дворянок здесь появляются, наряженные Светлыми Цеховыми, а мужчины — Мастерами. В дворянском обществе все же считается неполитесным публично проявлять интерес к голым книжкам, а уж тем более приглашать на балы и приемы их сочинителей — даже самых знаменитых и носящих, подобно Кангу, дворянское звание. Благородные почитатели втихомолку говорят, что эту замшелую негласку пора поломать (приняли же в обиход при покойном короле дворянские платья с голыми плечами и подолами выше колен), но пока что торжествуют старинные традиции на этот счет...
Некоторое время Тарик от скуки развлекался тем, что пытался угадать по осанке, кто здесь переодетые дворяне, но потом оставил это занятие. С мужчинами проще: вон тот рыжий с бляхой Мастера-Печатника наверняка гербовый, у него совершенно дворянская хватка — правой рукой вольно отмахивает, а левой по привычке словно бы придерживает у пояса тяжелую шпагу. С женщинами гораздо труднее: встречаются, Фишта говорил, и такие особенно дорогие веселые девки, каких незнающий ни за что не отличит по платью и манерам от какой-нибудь графинечки... Девушек и женщин постарше здесь было добрых две трети, и вот с ними совершенно непонятно...
Когда настал его черед, Тарик оказался в небольшой светлой комнате, обитой красным штофом с черными силуэтами летучих мышей (говорят, бискуп сказал: «У себя в комнатах пусть хоть урыльник
в виде летучей мыши изладит и в рот ей писает, а на людях нечего всякую богомерзкую срамоту выставлять!»). За столом с изящными ножками в виде когтистых лап неведомого зверя (а может, сказочного чудища) сидел располагающий к себе человек ученого вида. Справа от него полудюжиной штабелей лежали новенькие книги Стайвена Канга, а слева красовался, как и предупреждали, высоченный план павильона, где ряды означавших стулья квадратиков были очерчены цветными линиями, а сбоку стояли большие черные цифры, означавшие плату в серебряных далерах. Тут же стоял слуга в малиновой ливрее, украшенной теми же летучими мышами.
Человек ученого вида (красный кафтан, но летучая мышь только одна, серебром на груди вышита) предупредительно осведомился:
— Что предпочитаете,
Тарик молча выложил на стол перед ним три далера. Обычное место, звавшееся «молчаливым», стоило далер, а первые полдюжины рядов, где можно задавать вопросы, были втрое дороже. Цены у них здесь, конечно, те еще, но Тарик сюда пришел не развлечения ради, так что приходилось раскошелиться...
— Что ж, посмотрим... — человек ученого вида повел карандашом по такому же печатному плану, лежавшему перед ним (часть квадратиков перечеркнуты). — О! Остались три места в первом ряду. Вас устроит какое-то из них?
— Любое, — сказал Тарик. Первый ряд — совсем хорошо...
— Извольте, — секретарь Канга (Тарик знал, что это один из секретарей) привычно вывел две циферки на листочке желтоватой бумаги, украшенном причудливым орнаментом и неизбежной летучей мышью (сама по себе памятка для почитателей), подал Тарику, осведомился: — Не желаете ли приобрести книгу с собственноручно выведенным именем творца? Всего три далера...
Ну, тут уж не облапошите! Никакого такого собственноручно выведенного имени. У Канга есть печатка в виде его разборчивой подписи, ее секретари на книги и шлепают. Нет уж, ищите другого дурака, а на улице Серебряного Волка их не водится...
— Нет, душевно благодарю, — сказал Тарик. — У меня уже есть, и не одна...
Секретарь явно был разочарован (получает долю с выручки, как иной Приказчик), но виду не показал и не захотел терять время на уговоры: очередь еще была длинная. Так что Тарик вышел в другую дверь и уверенно направился к светло-красному павильону, красивому и большому.
Снаружи не нашлось ничего, что бискуп счел бы «богомерзким», а вот внутри такового имелось в избытке. По стенам, обтянутым алой драпировкой, — золотые и черные силуэты и рисунки: летучие мыши, всякие чудища (частью из сказок, а счастью придуманные Кангом), черепа и шкилеты, листья, цветы и ягоды волчьей красавки, блеклого медлунца и закоморника (чаще других употребляются во всевозможных чародейных зельях) и еще всякие изображения, прекрасно знакомые читателям Канга, к каковым, безусловно, относился и Тарик. Многие их откровенно разглядывали, но Тарик особенно не таращился — ежели рассудить, он единственный, кто пришел сюда по делу...
А потому не пялился по сторонам, а проделал в уме нехитрые вычисления — у него это неплохо получалось, и план павильона он помнил отлично. По две дюжины мест в ряду, три дюжины рядов по далеру, полдюжины рядов по три далера да еще книги с «собственноручной надписью» вдвое дороже, чем в книжных лавках... Неизвестно, сколько расходится книг, но примерно можно прикинуть: они чуть ли не у каждого, а еще надо учесть, что подобные встречи бывают дважды в месяц... Вот и сами собой подворачиваются непочтительные мысли: хорошую денежку заколачивает на них Стайвен Канг, палец о палец не ударив. Тут завидки возьмут: это не в порту горбатиться...
У одной стены аккуратным рядком протянулась дюжина низких кушеток, обтянутых канаусом того же цвета, что и драпировки, с такими же изображениями (Тарик знал их предназначение), а впереди — овальный помост алого цвета с высоким креслом с гнутыми
подлокотниками, сплошь позолоченным. Позолота самая настоящая, не фальшивая. Кресло это Канг завел года три назад, когда через своих доверенных лиц пытался пустить в обращение якобы пожалованный верными читателями титул-негласку «король жутиков». Но и тут нашла коса на камень, вот сожаление. Король, не чуждый книгочейству и следивший за новостями из мира изящной словесности, об этих ухищрениях Канга узнал. И сказал придворным не сердито, но непреклонно: