Зачем я пошел в армию
Шрифт:
Поэтому сообразительные товарищи, глядя на окружавшее их непотребство, старались любыми средствами уволиться или перевестись в Россию. У менее решительных и более терпеливых товарищей оставался лишь один выход - ждать и увольняться по окончанию контракта.
А пока контракт кончался, служба шла своим чередом: взамен старых командующих прибывали новые. Командующий миротворческим контингентом - полковник Печкин, тут же стал вникать в каждую мелочь: почему перегородки на заборах не на одном уровне, почему комендантский БТР пыльный, почему на бочке с водой нет плашки с печатью и все в таком духе. Командующий ОГРВ - полковник Горячий, по мелочам не разменивался - он тут же занялся боевой подготовкой. Вообще, еще до его приезда поползли слухи, что с большой земли прислали гения тактики и стратегии. Бонапарт с Кутузовым при сравнении с ним нервно курили в сторонке, а сам Суворов, будь бы он жив, уж точно признал бы его лучшим своим учеником. В общем, мне, как и остальным товарищам, невероятно повезло - мы имели счастье
Одним из видов суточного наряда являлся ПАТ - подразделение антитеррора. В случае нападения террористов, да и просто их появления - задача ПАТ состояла в оперативном реагировании, и уничтожении заразы прямо в зародыше, или на корню. А лучше и то и другое сразу. По идее. По факту же ПАТ представлял собой взвод военнослужащих, отряженный для проведения хозработ по части: уборка мусора, собирание собачьих какашек и прочее. Но все это не мешало пребывать ПАТу в постоянной готовности. Горячий не любил отрывать личный состав от трудовой деятельности, поэтому по тревоге ПАТ подрывали ночью. Проходило это следующим образом - включался свет, дневальный вяло кричал: "Тревога вроде..." и сонные тела, бубня себе под нос матюки, неспешно одевались и получали оружие. Минут через пятнадцать вооруженные и экипированные солдаты выстраивались перед казармой, и старший ПАТ их пересчитывал, а потом доводил: "Так, на первое КПП напали террористы". После чего, в полном составе, ПАТ пробегал триста метров до другой казармы, где находился дежурный по части, и уже там ПАТ получал боеприпасы к оружию. По моему скромному разумению этот без сомнения гениальный тактический ход должен вводить потенциального врага в полное недоумение. Итак, пока враг недоумевал, ПАТ снова выстраивался перед казармой дежурного, пересчитывался, погружал боеприпасы и начинал действовать. В общей сложности эта процедура длилась около получаса. И тут надо отметить мужество наряда по КПП, вооруженного только штык-ножами, и все это время сдерживающего натиск врага. После разгрома банд-формирований с ПАТом проводился разбор полетов. Личному составу доходчиво разъяснялось:
– Вы, кузнецы мать вашу! Не можете ни куя!
Причем как именно надо, никто из командиров сказать не мог. Я думаю, это делалось специально для того, чтобы у солдат развивалось логическое мышление и смекалка.
Помимо отражения нападений бесчисленных орд террористов, личный состав в лице гранатометчиков и снайперов обучался военной науке по дополнительной программе, организованной по принципу сборов. Собирались все гранатометчики части, и в течение месяца по двенадцать часов в день ходили в полной экипировке. А так как людей не хватало, то все это время гранатометчики находились в составе суточного наряда ПАТ. Двойная эффективность так сказать. Помимо отработки навыка хождения, случались и тактические занятия. Выведут, бывало, нас отцы командиры в чисто поле, выстроят в полный рост стрелковую цепь, и по сигналу бежим мы штурмовать условные окопы условного противника. Некоторые снайпера поначалу артачились:
– Я не побегу!
– С чего вдруг?
– Потому что я снайпер, а не долбень! Мля, кто вообще додумался до такой хрени?
– Ты не умничай! Ты в армии! Это приказ солдат!
Какой конкретно тактический навык отрабатывался на этих занятиях я, как и полагается тупому солдату, не совсем понял, но про себя обозвал его так: "Как угробить взвод за пять минут". Решив как-то, что неплохо бы добавить реалистичности в программу обучения, Горячий посоветовал вместо условных окопов рыть окопы настоящие. Так что к хождению добавилось еще и копание. Мне также посчастливилось попасть на тактическое занятие, максимально приближенное к боевым условиям. С утра пораньше нас загрузили в БТРы и час возили вокруг полигона, пока два БТРа не закипели. Через полчаса водители реанимировали своих ржавых старушек, и колона вновь куда-то поехала. По прибытию на место прорыва, нас рассадили по окопам, выдали холостяка и приказали держать позицию. Вскоре, из ближайшего оврага, в открытом поле, на удалении около километра, появилось штук пять террористов. Дело происходило летом, при сорокаградусной жаре. Первые минуты две террористы, вооруженные до зубов и закованные в броню, делали вид что наступают. Потом они замедлились, и, по мере приближения к нашим окопам, их энтузиазм постепенно сходил на нет. На их измученных лицах читался призыв: "Убейте нас скорее и закончим эту порнографию!". В общем, в очередной раз героически защитив рубежи Родины, мы отправились заступать в наряд.
Проводились, конечно же, и стрельбы. Но в нашей армии, даже такое интересное для любого мужчины занятие как пострелять, можно превратить в унылый гумус. Выглядело это так: утренняя огневая подготовка начиналась в девять утра. Чтобы успеть все организовать, командиры требовали от солдат прибытия к шести. В семь личный состав получал оружие. В восемь выдвигался на полигон. На месте получали боеприпасы, и начиналась пальба. По плану, стрельбы длились четыре часа. Поэтому, не важно, сколько у тебя патронов, гранат и прочих запасов - присутствовать на стрельбах ты будешь четыре часа, даже если на восемь гранатометчиков выписано
Уяснил я для себя на сборах только одно: если ходить в течение месяца по десять часов в день с 25 килограммовой амуницией, то суставы и спина очень быстро снашиваются в хлам. После, похромав полгода, я дал себе обещание - больше никаких сборов!
Примером военного мастерства и выучки также всегда служат действия личного состава по боевой тревоге. Для безупречной отработки данного мероприятия выделалась целая неделя. В шесть утра личный состав прибывал в часть и ждал внезапного объявления тревоги. Через сорок минут весь батальон стоял на плацу и отцы командиры проводили проверку. Потом получение оружия и экипировки, потом стояние на плацу, потом ходьба в район формирования колон и там уже великое стояние. Правда, длилось это до первой инспекции Горячего. Осмотревшись с напускной вдумчивостью, генералиссимус молвил:
– А что это они просто так стоят? Газы!
В ту холодную февральскую пору я вдоволь извалялся в снегу, выполняя на морозе такие команды как "Воздух!", "Химическая тревога!" и прочие извращения с резиной РХБЗ. Раскрывая задубевшими от холода пальцами в десятый раз плащ в рукава, личный состав как никогда ощущал свою важность в нелегком и опасном деле по защите Родины. После обеда в отделение пришел водитель с большим стилизованным бейджиком на шее "201".
– А где БТР?
– Я за него. ГСМ экономим.
Впрочем, в последний день недели боевой готовности топливо решили не экономить, и погрузили личный состав в холодное нутро примчавшихся БТРов. После чего пришел Горячий, и начал принимать у личного состава нормативы по РХБЗ прямо в машинах. Не ленился генералиссимус и залазить солдатам в штаны, проверяя, правильно ли солдат надел подштанники. Обед в тот день подвезли ближе к вечеру. Голодные, измотанные на холоде военные, хаотичной массой устремились к полевой кухне. Опасаясь быть затоптанным, я решил начать трапезу с конца и согреться каким-то питьем. На радость солдатам привезли подмерзший сок. Взяв брикет, я уныло направился к месту сбора. По дороге меня вежливо окликнул старшина:
– Лаврентьев! Кусок дибила, какого члена ты тут ходишь?
И я ответил. Попросив старшину не кричать, я сравнил его с половым органом, отсеченным ятаганом, и посоветовал больше не нервничать, так как напрасные переживания могут сильно навредить здоровью оскопленного старшины.
Надо сказать за скромное и послушное поведение я получил прозвище Тихий. И старшина Храброе Сердце ошалел от услышанного, застыв как помороженный. Но ему на выручку бросились два капитана, со смехом наблюдавшие за толпящимися у раздачи еды солдатами. Начав верещать, они укоряли меня за непристойное поведение по отношению к старшему по званию и вообще по всему. Тогда я потихоньку начал впадать в амок. Уже не различая смысла говоримых мне слов, я полностью сосредоточился на единственной мысли в моей голове, все громче и громче звенящей с каждым ударом пульса: "А щас я буду сношать вас гранатометом!". Возможно, я произнес это вслух. В общем, пока я стаскивал с себя РПГ, капитаны быстро развернулись и ушли, оставив меня в полной растерянности относительно дальнейших моих действий. За что я им от всей души и благодарен. Впоследствии я не раз задумывался о вскрытии саперной лопаткой черепушки какого-нибудь офицера, намереваясь воочию убедиться, есть ли там все-таки мозги или хотя бы какой-нибудь протез, их заменяющий. Особенно рьяно на лоботомию напрашивалась кандидатура ротного. И когда на предстоящем полевом выходе я всерьез вознамерился совершить задуманное, мне вдруг стало не по себе. Отбросив в сторону все подобные мысли, я дал себе обещание в такой ерунде как недели БГ и прочее больше не участвовать.
Тут, можно еще отметить, что хоть все боевые тревоги и похожи, тем не менее, иногда случалось и непредвиденное. Так, например, прибыв как-то ни свет, ни заря, я получил команду:
– Ниче не получай. Возьми ведро, швабру, там тряпку подыщи не самую новую. Короче, надо от извести вымыть плац.
Накануне поступила команда срочно побелить бордюры. Пребывавший в постоянной готовности ПАТ успешно справился с боевой задачей. И все бы ничего, да только воевал с бордюрами ПАТ во время дождя. Вот известь и потекла. А потом подсохла. А сейчас проверка боеготовности. Приедет командующий. А у нас плац в гуано. А плац - это святое. В общем, пока вооруженный до зубов батальон ждал инспекции, я, и еще несколько счастливчиков, мыли швабрами асфальт. Строй военных смотрел на нас, мы смотрели на них, и мысленно мы как бы говорили друг другу: