Зачистка территории

Митрофанов Владимир

Александр Михайлович зашел как раз в это самое время посмотреть на внука. Возникло какое-то необычное чувство смущения. Нет, никогда он к ней даже намеком не приставал, но она всегда чувствовала, что находится под его защитой, и что он по-своему любит ее. Сам же ее скороспелый муж Мишаня Шахов, отец Аркадия, ничего из себя не представлял: пустобрех, к тому же любитель выпить, он болтался по жизни без какой-либо определенной цели.

На самом деле все был просто: невестка напоминала Александру

Михайловичу Шахову его вторую жену, которую он очень любил. После войны он жил с молодой женой в Москве, но постоянно мотался чуть по всей европейской части страны и однажды получил тяжелую контузию: граната

взорвалась чуть ли не в метре от него – в руках у его товарища. Ни один осколок Александра Михайловича не задел, но контузия была страшная – он долго не мог двигаться и ничего не слышал и не видел, так как от удара, вероятно, случилось какое-то закрытое повреждение мозга. Довольно долго он лежал в госпитале, а потом дома – в Москве. Никто из врачей не мог тогда сказать определенно, что будет с ним дальше. Именно в это время жена и ушла от него. Впрочем, слово "ушла" тут не очень подходит. Она, молодая красивая женщина всего-то двадцати лет от роду, любила Сашу Шахова здоровым, сильным и красивым мужчиной, и не могла вынести его неподвижности. Александр Михайлович сам отпустил ее, жестко настояв на этом. Он вовсе не хотел, чтобы любимая женщина жертвовала из-за него своей жизнью и молодостью. Она должна была жить дальше, любить, рожать детей. Он сам оставил жену в московской квартире и уехал, а точнее был перевезен на родину к матери – в город Любимов. Кроме того, в Любимове до сих пор жила его первая жена, вышедшая замуж повторно уже во время войны, и его сын от первого брака – Геннадий.

Геннадий родился уже во время войны – в сентябре 41-го и получил фамилию отца, однако Александр Михайлович, будучи уже в армии, до самого конца войны сына не видел. Причиной распада брака была банальная измена жены, приведшая к ее беременности от другого человека, причем от немца.

Тогда, в сорок девятом, никто толком не знал, как долго Александр

Михайлович будет лежать – мог и всю жизнь. Такие случаи были. Один такой контуженный лежал двадцать лет, пока не умер, у него даже ногти вросли в ладони. Но что-то там в Александре Михайловиче восстановилось – может быть, сгусток крови рассосался в мозгу, потому что через полгода он встал. А после этого необыкновенно быстро пошел на поправку, чему способствовали постоянные и упорные упражнения.

Еще через полгода его устроили на работу на должность заместителя директора бумажной фабрики по кадрам. Директором комбината в то время был Алексей Иванович Трофимов. Говорили, что он до войны был крупным партийным руководителем в Карелии, как раз в то время, когда там секретарем комсомола работал Юрий Андропов. Перед самой войной

Алексей Иванович был репрессирован, сидел в лагерях, а после освобождения и реабилитации назначен директором бумажной фабрики в

Любимове. Алексей Иванович с Александром Михайловичем были в очень хороших отношениях, можно даже сказать, дружили. Алексей Иванович даже после всех своих мытарств сохранил властность, способность принимать решения, однако любил выпить и поддавал хорошо, иногда под это дело даже ругал местную власть за головотяпство и разгильдяйство, стучал кулаком по столу и говорил: "Вот Юрке

Андропову позвоню!"

Как-то Александр Михайлович на вопрос внука, которому было тогда лет десять: "Почему мама уехала от нас?" – ответил без всякой лирики и лжи, типа "твоя мама-летчица погибла во время испытаний нового истребителя":

– Твоя мама хорошая и она тебя очень любит. Но она должна была уехать. Так сложились обстоятельства.

И Аркадий эти слова запомнил.

Сам Александр Михайлович в это время жил с хорошей женщиной, у которой внезапно появились серьезные проблемы со здоровьем.

Александр Михайлович занимался ею очень долго, тянул, как мог. Это была очень работящая и добрая женщина, которая всю жизнь заботилась

о других, а теперь сама требовала ухода и очень тяготилась этим.

Александр Михайлович делал, что мог. Именно в это самое время

Аркадий и попал в интернат. На вопросы деда, как ему там живется, всегда отвечал: "Нормально". Дед нередко забирал его на выходные к себе, и именно дед раздобыл ему адрес матери. Мать Аркадия, вероятно, как-то связывалась с Александром Михайловичем, чтобы узнавать о сыне. Не исключено, что они даже встречались в Москве.

Одно было точно: мама бывшего свекра всегда очень уважала, и

Аркадий, подслушивая ее разговор с мужем на кухне, это почувствовал.

На какое-то время мама и Антон Степанович молчали. Потом они заговорили тише или плотнее прикрыли дверь на кухню. Антон

Степанович опять успокаивал маму, спокойно переубеждал.

– Но ладно, – вдруг совсем другим голосом сказала мама, – надо что-то придумать, чтобы эта поездка в Москву ему запомнилась. Ты бы билеты купил куда-нибудь, что ли? Мы с ним сходим вместе вдвоем.

Хорошо?

– Хорошо, – ответил мужчина, – посмотрю завтра, что идет на

Таганке или в "Современнике".

– Здорово! А ты думаешь, он любит театр? Я сомневаюсь, был ли он вообще когда-нибудь в театре. А если не в театр, то тогда – на хоккей или на бокс, или в цирк билеты купи – не знаю, что-нибудь надо придумать, только, пожалуйста, сделай это для меня, Антошечка, я тебя умоляю: купи на что-нибудь очень хорошее, куда просто так не попасть, на какой-нибудь чемпионат мира по хоккею…

– Да нет сейчас никакого чемпионата мира по хоккею, – засмеялся

Антон Степанович, – но я тебя понял, все будет сделано в лучшем виде!..

Аркадий не стал больше слушать, пошел и лег в постель. Он еще подумал, что зря ругают Любимов: ему там нравилось гораздо больше, чем в Москве – воздух свежий и народу меньше. И потом, что касается всяких хулиганов, так на Ярославском вокзале к нему тут же подвалила местная шпана, чтобы тряхануть, и только большой опыт позволил ему от них свалить. Потом он услышал, как отворилась дверь в комнату, увидел упавшую на стену полосу света и закрыл глаза. По запаху почувствовал, что подошла мама и долго стояла над ним, потом наклонилась – может быть, хотела поцеловать, но не поцеловала, а, тяжело вздохнув, ушла, а он вдруг подумал: "Она меня совсем не любит

– просто делает вид. Она любит тех своих детей и Антона Степановича, а меня – нет!" – задохнулся, заплакал и так и заснул весь в слезах.

В последующие дни они действительно ходил в театры и музеи, и

Аркадия к тому же постоянно кормили. Любопытное было ощущение: идти по городу рядом с мамой, сидеть с ней рядом с театре. Через три дня

Аркадий уехал назад, в Любимов – обласканный, в новой одежде и в целом этой поездкой остался очень доволен. И даже курить бросил.

После окончания школы по настоянию матери и деда (отцу было как всегда все равно) Аркадий поехал поступать в институт в Москву. На подготовительных курсах больше всего он хотел познакомиться с какой-нибудь красивой девчонкой, но ни одна на него даже не смотрела, – может быть, вид у него был слишком уж провинциальный, но зато в метро совершенно случайно сошелся с одной учительницей музыки. Помог ей поднести сумку до дома, там и остался ночевать. Ей было примерно лет тридцать, дочку свою, десяти лет от роду, она как раз в это самое время отправила на каникулы к бабушке в деревню. Эта учительница музыки была явно ненасытная нимфоманка: они с Шаховым, как кролики, постоянно трахались. Аркадий жил у нее, наверно, недели три, и так вымотался от всего этого дела, что вообще ничего не соображал, спал на занятиях, его шатало, и выжил он только тем, что ел ложками белый мед, который с оказией прислал ему из Любимова дед.