Загадаю Тебя
Шрифт:
– Ну дед! Он так старается. Постоянно что-то придумывает. Москву мне показывает. Мы много гуляем.
– Шапку и тёплые колготы не забывай носить. Заболеешь ещё, с прогулками этими.
– Тепло одеваюсь, не переживай.
– И это, Оль… Голову там совсем не теряй. А то вон расплылась вся, про Москаля своего рассказывая.
– Перестань.
– А коли не устоишь, – прочищает горло, – о будущем своём думай. В полёте всегда необходим скафандр. Ты понимаешь о чём я?
– Боже, дед, пожалуйста,
Ощущаю, как адски начинает жарить щёки.
– Оля, это важно. Иначе всё потом вылетит в эту… как её… аэродинамическую трубу. И медаль, и МГУ твой.
– Так, всё. Слышу, пришла Сенька.
Я не вру. Дверь на самом деле хлопнула.
– Будем ужинать. Потом созвонимся, ладно? Береги себя. Пока, люблю тебя, – сбрасываю вызов.
Пипец! В полёте необходим скафандр!
Качаю головой, наливаю себе водички в стакан и выпиваю его залпом.
Ну даёт…
– Сееень?
Чего эт она сюда не идёт?
Выключаю плиту, отставляю сковороду на другую конфорку и иду в нашу комнату.
Там и застаю подругу. Переодевается в темноте. А ещё шмыгает носом. Плачет?
Сеня плачет???
– Эй, что случилось? – спрашиваю обеспокоенно, шагнув за порог. – Сенька…
С ней крайне редко происходит нечто подобное. Так что это меня, мягко говоря, настораживает.
– В кофейню заявился мой папаша, – рассказывает она тихо.
– Зачем? Приехал проведать?
Она усмехается, натягивая на себя пижамные штаны.
– Не смеши, наивняк ты, Оль. Ему понадобились бабки. Он должен кому-то круглую сумму. Занимал то ли на выпивку, то ли ещё на что. Не удивлюсь, если опять подсели с матерью на какую-то дрянь.
– Кошмар. И у него хватило наглости, просить деньги у тебя?
– Если бы только просить, – она выходит на свет, и я приоткрываю рот.
– Сень…
– Он попытался забрать их из кассы. Можешь себе представить, до чего опустился?
– Он тебя ударил? – в шоке смотрю на опухшую красно-синюю скулу.
– Я пыталась помешать ему. Вот и получила…
– Какой урод! – подаюсь вперёд, обнимаю её и поглаживаю по спине.
– Да ничего нового собственно. Есть что-нибудь холодное? Поздно, наверное, прикладывать, но печёт жуть.
Телом ощущаю, как она дрожит, и всем сердцем начинаю ненавидеть её отца. За то, что вновь посмел поднять на неё руку.
– Идём, там есть замороженная тилапия, – веду её на кухню. Открываю морозилку, достаю упаковку с рыбным филе, оборачиваю тонким полотенцем и протягиваю ей. – Вот, держи.
– Спасибо.
Сеня усаживается на стул и прикладывает холод к саднящей щеке.
– Это произошло при посетителях? –
– Естественно. Плевать он хотел на то, что вокруг люди.
– И что же? Никто не вмешался?
Моему возмущению нет предела.
– Вмешался, – она поджимает губы и опускает взгляд. – Человек, от которого я меньше всего этого ожидала.
– Кто?
– Кто-кто… Разумовский! Они с Сухоруковым твоим сидели за дальним столиком. Богдан ушёл в туалет, а этот... всё видел.
С такой едкой горечью произносит.
– Блин…
– Сень…
– Какое унижение и какой позор!
– Так он вступился за тебя?
– Удивительно правда? – в задумчивости морщит лоб.
– Ничего удивительного. Эмиль поступил так, как должен в этом случае поступать любой порядочный мужчина.
– Я тебя умоляю! – фыркает, закатывая глаза. – Этот порядочный когда-то предлагал мне спать с ним. Чтобы шубу отработала.
– Чего-чего? – таращусь на неё в шоке.
– Того-того, – отмахивается подруга, нахмурившись пуще прежнего. – Он явно не в себе был. Придурок. Неважно.
– Ты не рассказывала.
– Ещё и потом застукал нас с Галдиным целующимися. И понеслось…
– Стоп. Что?
Я с каждой её фразы офигеваю. Не успеваю, что называется, перерабатывать новости и воспринимать поток информации.
– Ты целовалась с Лёшей? – уточняю на всякий случай. Дабы убедиться в том, что мне не послышалось.
– Ой, Оль, это не то, что ты думаешь. Мы просто...
Не находит объяснения. Молча разводит руками и шумно выдыхает.
– Ты моя подруга, а я ничего о тебе не знаю, – заключаю, сокрушаясь.
– Глупости, Оль. Ты знаешь меня, как никто другой.
– Уже сомневаюсь.
– Перестань, – убирает от скулы рыбу.
– Твой отец…
– Отхватил по самое не балуйся. Не знаю, может, надо было вызвать ему скорую? Лежал на асфальте, когда я уходила из кофейни.
– Адольф после такого поехал снимать побои.
Не люблю вспоминать тот день. До сих пор этот кошмар стоит перед глазами.
– Мой никуда не поедет, – отрезает она уверенно. – Прикинь, а я ведь тогда страшно тебе завидовала.
Улыбается, но тут же кривится от боли.
– В смысле?
– Да в прямом. Думала, как же это классно, когда есть вот такой защитник, как Богдан. Сильный, взрослый, смелый.
– Что ж классного? У него могли быть большие проблемы.
– Но всё ж решилось.
– Конечно решилось. Квартира теперь фактически принадлежит матери.
Пауза.
А потом…
– Ты отписала ей хату??? – пищит Сенька, изумлённо хлопая ресницами.
– А что мне было делать? Она собиралась отправить Сухорукова за решётку.