Загадка мадам Лю
Шрифт:
– Где вас ударили?
– спросил Струев, подойдя ко мне и закуривая.
– В каком месте? То есть, я спрашиваю, не куда вас ударили, а где? У буерака? Или внизу?
– Думаю, что вон там.
– Я кивнул головой на небольшой штабелек кирпичей.
– Но я...
– Да какое это имеет значение?
– махнул рукой полковник.
– Нет главной нитки.
– Он чихнул и полез за платочком.
– Истинная правда!.. Ну куда делся этот воришка да еще и в законе? Зачем сразу разболтали о нем?.. У кого насчет него эта идея созрела?
– У Васильева, - заметил подполковник.
Мы зашли в комнатку,
5. ГДЕ ВЕДЕТСЯ СЛЕДСТВИЕ
Все по порядку. Помните эти фантастические исчезновения букв в записке, которую оставили мне на столе в номере гостиницы? Грешным делом, я хотел потом превратить это в шутку, ибо не раз имел дело со своим братом писателем и артистом, охочем на розыгрыши. Заберется в номер, слава богу, рожи примелькались на экранах, принимают за своих, вынут из бумажника одну записочку, вкладут совсем другую, а ты разрываешься от любопытства и недоумения.
Так и подумал я на своих. Где-нибудь рядом, на гастрольных подработках, и шутят. А тут, уже перед отъездом самым, - звонок телефонный. Говорит некто Добрюк, из здешней милиции.
– Не узнаешь?
– спрашивает.
– А помнишь, я приходил к тебе, когда у тебя дачный кирпич украли?
Я узнал его голос. Хрипловатый, добрый. Оказывается, сейчас в глубинке. Уехал из столицы. А тут, - рассказывает уже при встрече, - мама старенькая. В село езжу каждую субботу, огород держу, куры, свиньи, гуси, даже голубей завел.
– Чего мне надо, спросишь? Не спеши, узнаешь. Я тебя свожу в одно местечко.
Местечком мои знакомые следователи-ребята, которые помогают в моей работе, называют такие комнатушки, где ведется следствие. Откуда он знает, что я давно слыву у ребят своим? Просто я рекламирую их работу в лучшем виде. Я знаю, за такую их адскую муку хорошо хотя бы добрым словом упомянуть их фамилии. Но это, пожалуй, единственное, что я могу сделать для них сегодня.
В тот раз, когда я за три часа до отхода поезда приехал на ту улицу, куда было указано и где это самое страшное заведение - приемник, я увидел подполковника Добрюка (был, когда у меня украли кирпичи, старшим лейтенантом). Я подумал удивленно: зачем он сюда добровольно напросился? Он, как бы отгадывая мои мысли, сказал:
– Кому-то надо! Они здесь такие несчастные. Пожалеть некому.
– Как же вас отпустили?
– И сам не знаю. Говорят, что-то случилось с моим начальством. Они ведь меня за безотказность в работе любили. Крикни: "Добрюк!" - я тут как тут.
– И сразу, без перехода, спросил меня: - Вы, кажется, в привидения не верите? Тогда еще говорили, помните? Привидение ваши кирпичи для дачи слямзило... Так вот... Я начинаю верить в эти привидения. Встаю сегодня утром, точнее просыпаюсь... А кто-то шепчет на ушко. Ты, говорит, позвони сегодня такому-то, ну, значит, вам. Он у нас, говорит, в области. Покажи ему этого сосунка. Пусть на досуге потом поразмыслит.
– Какого сосунка?
– Да есть у меня такой.
– И кричит: - Верховод! Приведи того сволочугу.
Рядом из-за соседней двери кто-то гаркнул, исполненным служебной страсти голосом: "Есть
– Было уже такое, - сказал я.
– У известного писателя. Описано здорово.
– Верно, - отозвался Добрюк.
– Этот лишь убил не беременную женщину, а медсестру, мать двоих детей. Зашел в медчасть и бил ее топором. Ни за что, ни про что. Она уже была мертва, а он все бил и бил.
– Зачем вы все-таки меня привели сюда?
– вскричал я.
– А голос мне утром приказал! Откуда я знал, что вы тут? Ну скажите, откуда? Ей-богу не вру. Голос говорит: "Ты обязательно позови его и покажи этого несчастного". Слушай, - обратился подполковник к убийце, - ты ел сегодня?
– Не-е, - ответил тот. Он не был похож на монстра - такое себе плюгавенькое создание.
– Видите, переживает, - сказал Добрюк.
– Голос мне сказал: "Он, когда будет писать о таких, пусть тоже переживает!"
Нате вам! Переживай! Да кто вам сказал, что о таких писать надо с сожалением?
Я тогда был настроен агрессивно. История с убийством Светланы, в лесу, близ санатория; убийство Ирины... И еще этот злой и беспощадный сосунок-убийца, с которым Добрюк заигрывает... Не много ли для последних месяцев? Оплакивать судьбу убийц? Об убиенных моя будет печаль.
Все это происходило в первый мой приезд на разбор дела Ирины. Сразу же от Добрюка я метнулся в гостиницу, собрал быстро вещички и прибежал к директрисе.
– Вы мне покажите ее, - попросил я.
– Кого?
– Она уже, видимо, меня забыла.
– Да эту колдунью.
– А-а, колдунью... Сейчас.
– Набрала номер телефона и стала кого-то расспрашивать: на дежурстве ли Рая (оказывается, мадам Лю звали Раей)? Ей что-то ответили. Директриса положила трубку и, будто лишний раз свидетельствуя о непокорности своей сотрудницы, сказала мне:
– Нет на дежурстве. Исчезла! Как сквозь землю провалилась, говорят. А с людьми рядом была. Говорят, на глазах растворилась...
...Теперь она шла ко мне, Лю, женщина неопределенного возраста. В лучшем случае - до тридцати, в худшем - до сорока. Она была, оказывается, блондинка. Я когда-то влюблялся в блондинок, терял голову. В последние десяток лет, подурнев и, откровенно говоря, поистаскавшись, уже не глядел на них. Не все ли равно, кто притворяется, объясняясь тебе в любви: брюнетки, блондинки, шатенки? Любовь - зла. В молодости лишь можно говорить, что тебя любят за твою красоту такие же молодые и красивые. А потом... Врут! Конечно, балдеют в одиночестве, им вечно не хватает денег. Но любить они разучились. Они и не умели любить. Любовь - божий дар. Тут прав подполковник Струев. Когда мы ехали с Хапстроя, он рассуждал опять о любви в семье. Если ее нет, то и нет потом нитки, за которую можно вытянуть всю, как он выразился, цепь. Человека надо учить любить. Человек должен уметь любить. Как все просто было бы понять: "вор в законе" бросил все, ради любви. Но Ирина (о мертвых, конечно, или хорошо, или ничего) никогда не могла любить. Она никого не любила. Потому и сгорело вокруг нее столько людей. По ходу сгорит еще, - пообещал он.