Загадка тауматургии
Шрифт:
Она вышла из темноты. Тело склонялось то влево, то вправо. Голова дрожала и поворачивалась заевшей шестерней. Амелия смотрела на него немигающим взглядом.
— Что случилось, Сэмюэль? — дергано наклонила голову вбок.
— Меня поймали, — протянул он и захромал вперед.
На второй этаж пробивались лучи утреннего солнца. Сэмюэль различал отдельные силуэты. Парень склонился над бугром мрака.
Тело не успело завоняться. Он нащупал хвост и поднял Дими.
— Я подумала, что ты решил поменять мне «одежку» на более свежую, —
— Где-то между смертельно и ужасно, — оперся на стену локтем и зашагал по коридору.
— Любишь же ты неприятности.
— Они сами меня находят.
Парень зашел в ванную. В воздухе витал запах мертвечины. Стояла темнота, лучи не проникали в комнату. Он нащупал туфлей гнилое корыто и опустил Дими.
— Ненавижу трупы, — произнесла Амелия.
Сэмюэль вспомнил Андреа.
— Да, я тоже.
— Распахни плащ, — неожиданно потребовала фея.
— Зачем?
— Чтобы нести меня. Или у тебя есть мешок?
Он покачал головой. Расстегнул до живота и наклонился. Сэмюэль нагнулся к Амелии, но фея резво прыгнула на грудь. Лапы зацепились за рубашку. Пара пуговиц оторвалась. Парень болезненно зашипел, когти вонзились в кожу.
— Что ты, козука, творишь? — сквозь зубы прошипел Сэмюэль и опустил взгляд.
Амелия карабкалась вверх и мяла под собой ткань. Голова оказалась на груди, рога — ниже шеи. Фея резко замерла.
— Не видно? — бросила она. — Располагаюсь. Теперь застегни.
— Сползи на живот, — приказал парень. — Мы слишком выделяемся.
— Отказано, — хмыкнула Амелия. — В такую рань улицы пустые. Прорвемся.
— Чулять, — протянул он.
Сэмюэль застегнул плащ. Отцовская одежда была ему велика. Вместе с Амелией чувствовалась нормальной.
Парень с раздражением посмотрел на грудной бугор. В вырезе виднелся темно-фиолетовый мех и пара рогов. Фея подняла голову. Две пары черных глаз встретились со взглядом Сэмюэля. Амелия игриво подмигнула ему.
— Чулять, — повторил парень и захромал прочь.
Он вышел из заброшки.
— Что думаешь? — прошептала фея.
— Нужно встретиться с мистером Нейви, — свернул в сторону жилых ульев. — Дальше будем думать. Есть какие-нибудь мысли?
— Тебя поймали охотники?
— Пока нет.
— Мда, — протянула она. — Забеги в дом красивейшей дамы. Свяжи ее и подсели меня. Ты выполнишь обещание, а я спокойно уйду. Разойдемся полюбовно?
Сэмюэль покачал головой.
— Тебя убьют сразу. Утром меня объявят в розыск. Времени в обрез. Какие еще варианты?
— Сбежать отсюда. Сесть на поезд или что у вас там. И просто уехать.
— Мало денег, — возразил парень. — На билеты хватит, а дальше туго. Где жить? Что есть?
— Ты правда спрашиваешь это у меня? У феи?
— Ладно. Отложим пока.
Он потянул на себя тамбурную дверь и ввалился в улей. Захромал вверх по лестнице.
— Что насчет защиты? Если настигнут охотники,
— Я — кошечка, — промурлыкала Амелия. — У меня лапки.
— Точно, — закатил глаза.
Сэмюэль постучал в дверь Дерека. Прошла минута. Мужчина не открыл.
— Давайте же, мистер Нейви, — энергичнее забил он.
Прижался ухом к двери и прислушался.
По ту сторону играла музыка.
Интерлюдия 4. Герман Вилбов
Он ищет смерти.
Герман наблюдал за ползущими вдаль горами, покой нарушали стук колес и легкая тряска.
Он устало вздохнул и отвернулся от горных просторов. В проходе виднелась закрытая дверь в другое купе. Пустое. Герман выкупил весь вагон ради тишины. Мужчина не любил шумные компании, а пробуждение посреди ночи из-за кричащего ребенка было сродни удару хлыстом.
Тишина играла не одну роль. Разговоры отвлекали от самоистязания, заглушали внутренний голос. Он не дает себе передышки.
Герман бросил взгляд на маленький столик. На белом блюдце подрагивала кружка черного чая. Делает глоток. Пробует на языке и сплевывает.
— Никакого вкуса, — поморщился он.
Мужчина скучал по коллекции отца. Герман бросил ее в столице маркизата, так же как дом, большую часть одежды, медали, дорогую мебель и другой «хлам».
Взгляд сам вскарабкался на третью полку. Два толстых чемодана бились друг об друга и подпрыгивали. Он забрал самое важное: фотографии и дневники. Инструменты для собственных пыток.
Каждый день Герман напоминал себе о совершенном грехе. Искупления не существует. Спасения то же. Самоистязание на пару минут подавляло чувство вины. Оно грызло, снедало голодной крысой изнутри.
Мужчина вытащил из плаща пистолет. Блестящий, удобный. Подарок от друзей на день рождения. Каждому офицеру позволялось носить с собой оружие.
Герман повертел в руках и вернул в плащ. Не хватало духа. Мужчина хмыкнул. Раньше оружие пылилось в подарочной обертке в шкафу. Он использовал другой. Более вместительный и дальнобойный. Герман сжег его в приступе гнева.
— Надо было оставить, — пробурчал мужчина. — Лучше инструмента не найти.
«Пейлтаун. Пейлтаун. Пейлтаун», — затрещал из колонок монотонный голос.
Герман посмотрел в окно. Горы уходили далеко за горизонт. Мужчина прислонился щекой к холодному стеклу. Впереди над хребтовым кольцом возвышался желтый купол. Знаменитый «газовый колпак». Худший из худших.
Каждый год газеты составляли списки графств на потеху читателей. «Самые богатые», «Самые населенные», «Самые привлекательные для иностранных гостей». Пейлтаун занимал первое место в «самых худших для жизни» более пятидесяти лет. Фельтшир-Ливеньтаун во многом был обязан графству. Люди стягивались со всей страны, чтобы посмотреть на «худшего из худших». Смелые посещали Пейлтаун в противогазах, особо безумные обходились платком и очками.