Загадка золотого кинжала (сборник)
Шрифт:
– Тогда, разумеется, вы можете забрать ее, – сказала мисс Лавиния. Ее голоса коснулось сожаление: свинья уже стала привычной частью выгона, и мисс Лавиния считала, что та узнаёт свою благодетельницу. – Полагаю, – продолжила она, – у вас много свиней?
Рыжий снова почесал в затылке.
– Ну конечно, мэм, свиньи – они, того, на продажу, – сказал он. – Но эта свинья, она необычайно породистая. Сколько б вы за нее дали, мэм, сколько она стоит?
В этот момент свинья, полная еды и абсолютно счастливая, несколько раз довольно хрюкнула и начала чесать рыло о дверь свинарника. Мисс Лавиния решилась.
– Как вы считаете, десять фунтов – достаточная сумма? – робко спросила она.
Рыжий отвернулся, будто собирался обдумать предложение наедине с собой. Потом, когда он повернулся, его лицо было очень торжественным.
– Ну, конечно, мэм, – сказал он, –
– Тогда, если вы пройдете в дом, я дам вам денег, – сказала мисс Лавиния. – И можете быть уверены: мы будем хорошо обходиться со свиньей.
– Уверен в этом, мэм, – ответил продавец. – И в том, что она будет очень вкусной, когда придет ее время.
Он получил деньги, выпил кружечку эля и убрел прочь, изрядно радуясь, и по дороге домой встретил Митчелла, который ехал с рынка и, увидев его, остановился у обочины.
Рыжий знающе подмигнул садовнику.
– Ну? – спросил Митчелл.
– Порядок! – ответил второй и снова подмигнул.
Митчелл забеспокоился.
– Где свинья? – спросил он.
– Там же, где и была, – ответил рыжий. – В хлеву.
– И чего это ты не забрал ее? – спросил Митчелл. – Ты же сказал, что заберешь!
Рыжий снова подмигнул и широко усмехнулся.
– Я продал ее, – сказал он. – Продал твоей хозяйке. За десять фунтов.
Он хлопнул по карману, и Митчелл, услышав звон соверенов, едва не упал с сиденья.
– Продал? Нашей хозяйке? За десять фунтов? – воскликнул он. – С чего бы это, свинья же не твоя, чтобы продавать ее!
– Не моя? – спросил рыжий. – Ну, так ты ошибся, мистер Митчелл, потому что свинья как раз моя! Я узнал ее, как только увидел, потому что у нее метка на левом ухе, которую я сам сделал! И раз уж она так припала до души твоей хозяйке, что она предложила за нее десять фунтов, я поймал ее на слове. Ну да ладно, – заключил он, сунув руку в карман, – раз уж ты устроил это дельце, то я не буду недружелюбным и поступлю с тобой по-доброму.
После чего он положил полкроны [37] на борт тележки, снова подмигнул и, радостно попрощавшись, отправился восвояси, оставив садовника с отвращением разглядывать скудную награду за его махинации.
Раньше в деревне поговаривали: можно отправиться в долгий путь, и ни в одном городе, ни в одной деревушке, которую вы посетите, пока вернетесь домой, не встретите примера настолько искренней братской любви и преданности, равной чувствам Кастора и Поллукса, или, если угодно, сыновей Ноя либо даже Адама [38] , как у Томаса и Мэттью Погморов. Начнем с того, что они были близнецами, которые осиротели еще до того, как повзрослеть; это печальное событие, казалось, только сплотило их, и, достигнув пятидесяти лет, они продолжали жить бобылями на старенькой ферме, где впервые увидели божий свет. Никогда они не волочились за женщинами, ни в юности, ни потом, и те, кто знал их – как и все остальные – говорили, что они и умрут в одиночестве. Злые языки поговаривали, что они слишком скупы, чтобы жениться, слишком уж хорошую репутацию скряг они нажили – будут долго разглядывать каждый шестипенсовик, прежде чем расстаться с ним. И все же были другие люди, которые не могли понять, почему братья не женятся – оба статные, привлекательные, румяные, не по годам выглядящие, а в молодости и красивые. Во всех отношениях они были очень похожи друг на друга – и внешне, и по характеру, и у каждого имелась пара маленьких, хитрых глаз, которые, казалось, всегда настороже.
37
Стоимость серебряной монеты в одну крону составляет 5 шиллингов, полкроны соответственно – 2 шиллинга 6 пенсов. В фунте же содержится 20 шиллингов. Значит, Митчелл получил всего 1/80 той суммы, которая была выплачена за свинью. Причем если учитывать цены сельской глубинки рубежа XIX – XX вв., то мисс Лавиния переплатила хозяину свиньи более чем вдвое.
38
Кастор и Поллукс – герои древнегреческих мифов: неразлучные братья-близнецы, готовые пожертвовать друг за друга жизнью. О теплоте братских чувств сыновей
Обычная жизнь Томаса и Мэттью складывалась из тихих и мирных дней на их старой ферме. И денег у них хватало, и земля, которую они обрабатывали, была хороша. У них была экономка, на десяток лет старше, которая знала их как родных. Вели они самую обычную жизнь. В восемь утра они завтракали. С девяти до часу работали – обрабатывали землю, пасли скот. В час они обедали, просматривали газету, выкуривали по трубке, выпивали по стаканчику и минуту дремали – в собственных креслах. После такого отдыха они возвращались к работе до половины шестого, пока в гостиную не подавали полдник. После него – а братья отличались хорошим аппетитом – подавали бутылочку горячительного и сигары, и начинался мирный вечерний режим [39] . Иногда они читали больше газет; иногда говорили о свиньях, или репе, или о разных качествах химических удобрений. И ровно в десять вечера, выпив ровно в меру грога и выкурив точно в меру сигар или трубок, братья укладывались в постель и засыпали крепким сном младенца. Безобидная и весьма спокойная жизнь.
39
То, что фермерам подавали (перемену блюд, сигары и спиртное), указывает на наличие, кроме экономки, и другого «обслуживающего персонала». Что, впрочем, вполне естественно, если вспомнить, как описана во введении ферма мистера Поскитта. У обеспеченных фермеров неизменно есть какое-то количество работников (так что обрабатывали землю и пасли скот братья тоже не только собственными руками) – хотя сами хозяева фермы, как правило, трудятся никак не меньше любого из них.
В этой жизни, конечно, были свои различия. Раз в неделю, к примеру, случался базарный день, когда братья отправлялись в городок в четырех милях от фермы, занимались делами, обедали как обычно и отправлялись обратно с покупками. Насчет последнего они не жадничали, ибо любили и вкусно поесть, и выпить, но никто не видел, чтобы они сорили деньгами, – слишком уж осторожными и осмотрительными были братья. А еще случались ярмарки, и иногда братья отправлялись куда дальше – купить овец или коров, и такие случаи делали перерыв в их размеренной жизни, но редко когда их не слишком худые фигуры нельзя было увидеть возле камина в час, когда опускались сумерки.
А после, к изрядному изумлению Мэттью, Томас начал куда-то уходить в одиночку. Как правило, братья с базара возвращались вместе; но случилось так, что Томас, когда приходило время ехать домой, исчезал, и Мэттью приходилось отправляться одному. Три раза он возвращался очень поздно и с извинениями. Чем дальше, тем чаще он оправдывал свои отлучки вечерними поездками по базарным делам, оставляя брата в одиночестве. Сначала Мэттью встревожился, потом испугался. И когда он обнаружил, что Томас, отправляясь на таинственную вечернюю прогулку, принарядился, Мэттью бросило в холодный пот, и он осмелился высказать ужасное подозрение:
– Он завел женщину!
Он оглядел удобную гостиную, представляя, что будет, если Томас приведет сюда жену. Она, конечно, захочет все здесь изменить – женщины всегда так. Скажет, что от сигар воняют занавески, и запретит подавать выпивку до вечера. И конечно, она предъявит права на его личное кресло! Перспективы ужасали.
«Кто же это может быть?» – раздумывал Мэттью, и ужас его был так силен, что сигара его потухла, а грог остыл.
Томас вернулся домой с сияющими глазами и торжественной миной. Он налил себе выпить и воцарился в своем любимом кресле.
– Мэттью, братишка! – сказал он в самой торжественной манере. – Мэттью, не сомневаюсь, что люди никак не могут понять, как же мы с тобой так и не устроили супружескую жизнь.
Мэттью печально покачал головой. Что-то должно было случиться.
– Супружество, Томас, – слабо отозвался он, – супружество – не та вещь, которая может случиться со мной.
Томас понимающе махнул рукой.
– Совершенно верно, Мэттью, совершенно верно, – сказал он. – Конечно, мы были слишком молоды, чтобы думать о таких вещах до… до недавнего времени. Мужчина не должен о таком думать, пока не повзрослеет и не станет достаточно благоразумным.