Загадка золотого кинжала (сборник)
Шрифт:
Кантор монастыря Святого Иллода был слишком страстным поклонником музыки, чтобы заботиться еще и о библиотеке, зато его помощник свято соблюдал все устои и правила работы – после двух часов, посвященных письму и диктовке, он принялся наводить порядок в Скриптории. Монахи-переписчики отдавали ему листы канонического Четвероевангелия, которое заказал аббат Ившема, и один за другим тянулись на вечерню. Джон Отто, более известный как Иоанн Бургосский, не обратил на это никакого внимания. Он выводил золотом тонкий орнамент миниатюры, изображающей Благовещение, на странице Евангелия от Луки, которое, как многие надеялись, потом соблаговолит принять в дар папский легат, кардинал Фалькоди [67] .
67
Будущий
– Заканчивай, Иоанн, – вполголоса произнес помощник кантора.
– Что? Уже все ушли? А я и не заметил. Погоди минуту, Клемент.
Помощник кантора терпеливо ждал. Он знал Джона уже более двенадцати лет: тот приходил и уходил из монастыря, но в своих странствиях всегда говорил, что он из Св. Иллода. Ему это охотно позволяли, поскольку он – даже в большей степени, чем все остальные Фитц Отто, – нес все Искусства в рукаве и все секреты мастерства под капюшоном.
Помощник кантора взглянул ему за плечо – на приколотый к столешнице лист, где первые слова «Магнификата» [68] были выведены золотом и окрашены красным шеллаком на фоне едва не пылающего нимба Богородицы. Она была изображена с руками, сомкнутыми в изумлении, обрамленная бесконечно сложным сплетением арабесок, по краю же миниатюры тонкие побеги апельсинового цвета словно бы наливались горячим голубым воздухом, который клубился над выжженным пейзажем на втором плане.
68
Лат. «Magnificat anima mea Dominum» – Лук. 1:46 «Величит душа Моя Господа».
– Ты ее совсем еврейкой сделал, – проговорил помощник кантора, разглядывая оливковые щеки и глаза, исполненные предощущаемой скорби.
– А кем же еще была Пречистая Дева? – Джон выдернул булавки. – Послушай, Клемент. Если я не вернусь, это должно войти в моего Большого Луку, кто бы его ни заканчивал.
Он спрятал рисунок между двумя защитными листами.
– Так ты снова собираешься в Бургос, как я слышал?
– Через два дня. Тамошний новый собор (каменщики, однако, медлительней Гнева Господня) радует душу [69] .
69
Строительство бургосского собора началось в 1221 г. и продолжалось более трехсот лет.
– Твою душу? – В голосе помощника кантора послышалось сомнение.
– Даже мою, с твоего позволения. А дальше к югу – на самой границе Покоренных Земель – по дороге в Гренаду, – там можно найти совершенно великолепные мавританские узоры и орнаменты. Отгоняют мысли о бренном и привлекают взгляд к рисунку, как ты сам мог только что заметить на моем Благовещении.
– Она… это прекрасно. Неудивительно, что ты уезжаешь. Но ты ведь не забудешь получить отпущение, Иоанн?
– Разумеется! – К этой предосторожности Джон всегда прибегал накануне своих странствий и не забывал о ней, так же как о необходимости выстричь заросшую тонзуру, которой он обзавелся еще в юности где-то неподалеку от Гента. В случае чего она обеспечила бы ему привилегии духовенства, да и некоторое почтение на дорогах.
– И не забудь, что нам нужно здесь в Скриптории. В наш век уже не осталось настоящего ультрамарина. Они его смешивают с берлинской лазурью. Что касается киновари…
– Я сделаю все, что в моих силах, как и всегда.
– Да, а брату Фоме, – брат Фома отвечал за монастырскую лечебницу, – ему нужны…
– Он сам обо всем попросит. Я сейчас пойду к нему и выстригу наново тонзуру.
Джон спустился по лестнице к переходу, отделявшему больницу и кухни от келий. Пока его брили, брат Фома (человек кроткий, но смертельно занудный) выдавал ему список снадобий, которые он должен был привезти из Испании – не мытьем, так катаньем или путем законной покупки. Здесь их застал врасплох хромой и мрачный аббат Стефан в своих отороченных мехом ночных туфлях. Не то чтобы Стефан де Сотрэ был прирожденным шпионом, однако в молодости он принял участие в несчастливом Крестовом походе, который закончился для него после битвы при Мансуре двумя годами плена у сарацинов в Каире, а там люди быстро учились ходить тихо. Добрый охотник и сокольник, разумный и справедливый пастырь, он был, тем не менее, прежде всего человеком
70
Ранульф Бретонский, историческое лицо.
– Так что же ты будешь искать на этот раз? – вопросил он, сидя на лавке между ступкой и весами в небольшой теплой каморке для хранения снадобий.
– Бесов, по большей части, – ответил Джон с улыбкой.
– В Испании? Разве Авана и Фарфар?.. [71]
Джон – художник, для которого люди были не более чем моделями для рисунков, и дворянин до мозга костей (по материнской линии он происходил из рода де Сэнфордов [72] ) – открыто посмотрел аббату в лицо и спросил:
71
Ср. слова сирийского военачальника Неемана: «Разве Авана и Фарфар, реки Дамасские, не лучше всех вод Израильских? Разве я не мог бы омыться в них и очиститься? И оборотился и удалился в гневе» (4Цар. 5:12).
72
Таким образом, в числе его родственников были епископ, настоятель ордена тамплиеров, первый рыцарь Англии и воспитательница ее высочества.
– Ты так полагаешь?
– Нет. В Каире они тоже были. Но зачем они стали нужны тебе?
– Для моего Большого Луки. Из всех Четверых он первый в том, что касается бесов.
– Неудивительно. Он ведь был врачом. А ты – нет.
– Упаси Бог! Но я уже устал от наших церковновидных чертей. Они лишь обезьяны, козлы и птицы, соединенные вместе. Годятся для обыкновенных черно-красных Адов и Судных Дней – но не для меня.
– Зачем тебе такое их разнообразие?
– Затем, что разум и Искусство согласны, что в Преисподней есть все роды и виды бесов. К примеру, те Семь, что вышли из Магдалины. Это должны быть дьяволицы – ничем не схожие с рогатыми и клювоносыми князьями Ада.
Аббат расхохотался.
– Более того! Тот бес, что вышел из немого. Что толку ему от хобота или клюва? Он должен быть лишенным лица, как прокаженный. Но прежде всего – дай мне Бог дожить и сделать это! – те бесы, что вошли в гадаринских свиней [73] . Они должны, они должны быть… я и сам не знаю пока, на что они должны быть похожи, но они должны быть исключительными созданиями. Я сделаю их столь же различными, как и святых. А пока они все на одно лицо – что на стену, что в витраж, что на картину.
73
См. Лук. 8:26–33: «Бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло».
– Продолжай, Иоанн. Ты глубже постиг эту тайну, чем я.
– Упаси Бог! Но я скажу, что бесы тоже заслуживают уважения, сколь бы прокляты они ни были.
– Опасное учение.
– Я имел в виду, что если уж образ стоит того, чтобы человек изобразил его для человека, то он стоит хорошего изображения.
– Это уже безопаснее. Но я рад, что отпустил тебе грехи.
– Опасность меньше для ремесленника, который работает с нездешними образами и вещами – во славу Матери нашей Церкви.
– Может быть и так, но, Иоанн, – рука аббата почти коснулась рукава сутаны Джона, – скажи мне теперь, она… она мавританка или… или иудейка?
– Она моя, – ответил Джон.
– И этого достаточно?
– Я так полагаю.
– Ну и ладно! Это вне моей власти, но… как они смотрят на это там, в Испании?
– Там, в Испании, они ничего не берут в голову – ни Церковь, ни Короля, благослови их Бог! Там слишком много мавров и иудеев, чтобы всех перебить, а если их изгнать, то прекратится торговля, и земледелие придет в упадок. Поверь мне, в Покоренных Землях, от Севильи до Гренады, мы живем вполне мирно – испанец, мавр и иудей. Мы не задаем лишних вопросов, и нам платят тем же.