Заговоры и покушения
Шрифт:
Как должен был поступить Ярославский, получив такой сигнал!? Прежде всего ему надлежало вызвать к себе Металликова, потребовать от него объяснений. Если бы Металликов не сообщил ничего вразумительного, Ярославский был обязан соединиться с председателем ОГПУ Менжинским и потребовать: 1. Арестовать Металликова и кисловодских врачей. 2. Немедленно доставить Орджоникидзе в Москву под усиленной охраной (пока не поздно!). Ведь действия медиков были похожи на то самое вредительство, о котором столько раз предупреждал товарищ Сталин.
Что же предпринял Ярославский? Он
«11 сентября 1928 года. Секретно
ЦК ВКП(б) — т. Молотову
По распоряжению т. Ярославского направляется для Вашего сведения письмо тов. Орджоникидзе, присланное тов. Ярославскому.
Приложение — на 1 листе.
Зав. секретным отделом ЦКК — НКРИ Зорин».
Ярославский, действительно, был в курсе начавшейся диагностической игры, призванной сбить Орджоникидзе с толку и заставить его дать согласие на операцию. Он был огорчен, что Орджоникидзе обо всем догадался, и хотел, чтобы Сталину о случившемся доложил Молотов.
Вероятней всего, после «шахтинского дела» Сталин не желал видеть Орджоникидзе, держал его с помощью врачей на Кавказе и хотел, чтобы Серго остался там навсегда, но без скандала. Кто-то из врачей-подручных предложил удалить Орджоникидзе здоровую почку. Тогда пациент умрет как бы сам, потому что больная почка не выдержит нагрузки. Сталину план понравился. Он обещал бесшумное убийство. Тем более что операцию предполагалось делать на Кавказе. В случае неудачи и ненужной огласки можно было бы свалить вину на провинциальных хирургов.
Орджоникидзе оказался в полном одиночестве. Из старых друзей он теперь доверял только Кирову, но тот находился в Ленинграде. Пользуясь оказией, Серго послал с женой Кирова письмо, но и оно напоминало крик немого: Орджоникидзе не рискнул сообщить, кто его собираются убить, что врачи уже точат скальпель.
«Здравствуй, дорогой мой Киров, — писал он. — Как прошла твоя охота? Ты, брат, все-таки по-человечески отдохни, а то тоже что-нибудь выскочит, а потом будет поздно.
Я себя чувствую ничего, хотя почки болят все время, скоро вернусь в Москву, и там решим, как быть дальше. Дела с почками очень важные, но тут ничего не поделаешь — Маруся расскажет подробно. Мне чертовски хочется поболтать с тобой по очень многим вопросам, но в письме всего не скажешь…»
Трудно поверить, что это один руководитель государства пишет другому. Послание больше напоминает записку из тюрьмы. Орджоникидзе лихорадочно искал, что может его спасти. И нашел. Он сам написал в Ленинград, в туберкулезный институт, и попросил сообщить о результатах прививок на свинках. Имея заключение ученых, Серго надеялся отбить натиск кисловодских медиков и спасти почку. Ответ ему был отправлен немедленно.
«Ленинградский туберкулезный научный институт
Заведующий лабораторией
1 сентября 1928 года
Уважаемый товарищ Орджоникидзе!
Имею Вам сообщить следующее.
1. Гистологическое исследование (более подробное) убитой в Кисловодске свинки ничего
2. Из 12 имевшихся у меня свинок две я (…) отправил в Тифлис (…) Остальные находятся у меня, все они прибавляют в весе (…)
С приветом уважающий Вас
С. Щедровский»
Щедровский, сам того не ведая, разоблачил преступный сговор: туберкулеза у Серго не было. Ленинградский ученый спасал Серго от смерти. Мало того, Орджоникидзе теперь мог заявить, что врачи занимаются подлинным вредительством. Однако беда состояла в том, что ответа Щедровского Серго не получил: кисловодские врачи заключение ленинградских врачей скрыли и продолжали настаивать на немедленной операции.
Письмо в Ленинград нарком отправил тайком. Известно одно: оно было перехвачено, отослано в Москву, в Лечсанупр, и приобщено к связке бумаг «о состоянии здоровья тов. Орджоникидзе».
Товарищ Серго остался безоружен, но одержал первую победу: не позволил кисловодским врачам уложить себя на операционный стол.
Дело начало приобретать скандальный характер. Долгое отсутствие Орджоникидзе было замечено в стране и за рубежом. Наркому разрешили вернуться в Москву. Он приступил к работе.
Однако Сталин не думал отступать от задуманного. Он продолжал настаивать (через Ярославского) на немедленном удалении левой почки. Тут к Орджоникидзе снова пришла помощь: за него заступились московские врачи. На очередное требование произвести операцию они ответили вежливым, но дружным отказом.
«Заключение о состоянии здоровья т. Орджоникидзе. 8 января 1929 года.
Последние лабораторные исследования, строго и научно поставленные с экспериментальными наблюдениями над морскими свинками, не дают права с уверенностью говорить об отсутствии туберкулезного процесса в правой почке.
С другой стороны, клиническое течение болезни у т. Орджоникидзе и целый ряд соображений, связанных с изучением различных анализов, дают право говорить о благоприятном течении основного туберкулезного процесса, о достаточной способности организма бороться с этой хронической инфекцией.
Оба эти положения заставляют отказаться для данного момента от оперативного вмешательства.
В начале марта должны быть повторены исследования для определения функции правой почки.
Профессора Федоров, Розанов, Фронштейн, Бурмин, д-р Левин, проф. Лежнев, д-р Металликов».
Любопытно, что документ подписал и начальник Лечсанупра Михаил Металликов. Письмо отразило борьбу двух групп врачей: как мы помним, первый консилиум с участием московских медиков отметил увеличение правой почки, о том, что будто бы больная левая, «по рекомендации ЦК», заявляли кисловодские врачи, но московская профессура кисловодской «диагноз» не приняла.
Кремлевские врачи сражались не только за наркома, но и за себя. Их не устраивала роль, которую им собирался отвести Сталин.
Ни Молотов, ни Ярославский не спешили докладывать, что врачи не желают удалять здоровую почку. Быть может, оба надеялись, что вождь за множеством дел забудет об этом своем приказании.