Заговоры и покушения
Шрифт:
Но Сталин не забыл, поинтересовался. Пришлось показать ему заключение врачей. Сталин разразился угрозами и проклятиями. Девять врачей подверглись устрашающей психологической обработке. Только после этого смог появиться на свет еще один документ.
«Тов. Семушкину, РКИ-ЦКК
14.11.1929 г. в 11 часов 30 минут утра произведена, согласно постановлению ряда консилиумов, операция т. Орджоникидзе по поводу туберкулезного заболевания левой почки. Операция заключалась в удалении левой почки. Удаление почки протекло благополучно. Найденные в ней туберкулезные изменения подтвердили диагноз и необходимость
Федоров, Фронштейн, Розанов, Вейсборд, Бурмин, Левин, Очкин, Максимович, Металликов».
Непосвященному человеку могло показаться, что врачи совершили выдающийся подвиг. На самом деле они обманом и силой вырезали у еще могучего сорокатрехлетнего мужчины здоровый орган, чтобы он на^ал медленно умирать. В этом отказался участвовать только профессор Лежнев: под «производственным рапортом» нет его подписи.
Что медики всерьез опасались за свою судьбу, свидетельствовала и перемена адресата. О состоявшейся операции они доложили не Ярославскому, которого теперь, скорей всего, ненавидели и боялись, а Семушкину — личному секретарю Орджоникидзе, чтобы он сообщил кому положено.
След изничтожающей нравственной обработки заметен и в том, что профессора даже приличия ради не попытались сослаться на какие-нибудь изменения обстоятельства — ухудшение состояния, дурные анализы и тому подобное.
(Камов. Б. Партийное поручение: зарезать наркома // Совершенно секретно. 1992. Хе 11)
ПАЦИЕНТ В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ
Операция была произведена блестяще — Орджоникидзе становилось все хуже. Чтобы спасти его — требовалось разрешение Сталина. Тогда еще оставались в живых и на свободе отважные люди. Одним из них был Илья Венедиктович Цивцивадзе. Он учился, как и Сталин, в духовной семинарии, был исключен за революционную деятельность, организовал подпольные типографии в Батуми и Тифлисе, вместе с Камо создал боевые дружины в Закавказье. В 20-е годы Цивцивадзе заведовал московским коммунхозом…
После консультации с понимающими людьми Цивцивадзе направил вождю простодушно-бесстрашное письмо.
«19 ноября 1930 года.
Дорогой товарищ Сталин! Я считаю необходимым сообщить тебе о следующем.
Не так давно тов. Серго, по его желанию, осматривал доктор Казаков, о методах лечения которого… я тебе писал несколько месяцев тому назад.
Насколько я его понял, состояние здоровья Серго ему представляется достаточно серьезным. Он считает, что помимо почечных явлений у него имеется чрезвычайно сильное расстройство обмена веществ. Но особенное внимание он обращает на плохую работу печени, которая внезапно может изменить состояние и без того больной почки.
Лечащие врачи… по его, Казакова, мнению, «усыпляют только его (Орджоникидзе) бдительность».
Свое мнение о болезни тов. Серго… ему (Казакову) пришлось более подробно изложить… на консилиуме врачей (Розанов, Федоров, Фрамгольц)… Однако весь консилиум свелся к тому, что доктор Левин уговаривал Казакова не настаивать на лечении тов. Серго его методами, т. к. мол, он… чувствует себя хорошо и никаких жалоб не заявляет.
В заключение Казаков сказал так: «Эти профессора больше заботятся о себе и своей безопасности, чем о состоянии больного».
С комприветом.
Письмо раскрыло нам дальнейшую драму Серго: он слабел, почка не справлялась с нагрузкой. Орджоникидзе не верил больше ни одному слову кремлевских медиков. Он искал и нашел И. Н. Казакова, в честности которого не сомневался, но Казаков мог лечить члена Политбюро только с разрешения Леч-санупра, а Лечсанупр такого согласия дать не мог. Цивцивадзе прямо заявил вождю, что медики отказываются помочь Серго, заботясь «о своей безопасности».
Несложно было догадаться, кого они боялись.
Обращение Цивцивадзе к Сталину ничего не изменило.
Тогда была предпринята еще более отчаянная попытка. Возникла тайная группа. Она задалась целью спасти Орджоникидзе. И опять — в обход кремлевских медиков. Это были сотрудники Наркомата тяжелого машиностроения.
С полным основанием следует сказать, что объединились смертники. Во-первых, они создали подпольный коллектив. Во-вторых, поставили перед собой цель переиграть чекистов из Лечсанупра (а на самом деле Хозяина). В-третьих, они установили контакт с заграницей.
Сотрудник иностранного отдела Наркомтяжмаша М. Владимиров, находясь в Берлине, отправился к самому известному в Европе терапевту профессору С. Ноордену, который жил в Вене. Цель визита состояла в том, чтобы описать состояние здоровья Орджоникидзе и получить рекомендации по заочному лечению.
Естественно, правду говорить было нельзя. Придумали легенду: мол, нуждается в помощи «директор департамента одного из министерств». Директору дали фамилию Семушкин.
«Когда я кратко описал нагрузку и масштаб работы такого директора, — писал Владимиров, — то на это он (Ноорден) искренно воскликнул: «Если это верно, то господин С. при помощи сильнодействующего средства покончит жизнь самоубийством».
Ноорден отказался лечить «Семушкина» заочно. Узнав, что больной лишен возможности выехать в Вену, он заявил, что готов сам отправиться в Москву.
Возникла устрашающая ситуация: чтобы спасти Орджоникидзе от Сталина, нужно было сообщить о состоявшихся переговорах Сталину. Он должен был дать согласие на лечение. И деньги. Речь уже шла не только о здоровье Серго, но и о жизни всего руководства Наркомтяжмаша.
Между тем самочувствие Орджоникидзе ухудшалось. На работе он потерял сознание.
«Был консилиум… у т. Серго, — писал в дневнике А. Д. Семушкин. — Раньше думали, что шалит почка, а теперь — сердце. Они нашли, что у него сейчас блуждающая жаба».
А. Д. Семушкин был профессиональным чекистом. Он боготворил Орджоникидзе, который доверял ему, как самому себе. Парадокс состоял в том, что Семушкину доверял и Сталин. Он часто давал ему личные поручения.
Когда понадобилось опередить утечку информации о том, что в Вене состоялись переговоры, касавшиеся Орджоникидзе, то эту деликатную миссию доверили Семушкину. Считалось, что сведениям, полученным от Семушкина, Сталин безусловно поверит. Но Семушкин по своему служебному рангу не имел права обращаться напрямую к вождю. О состоявшихся переговорах с Ноорденом он рассказал Анастасу Микояну. Выбор оказался удачным. После беседы с Микояном Сталин позвонил пригласить профессора. Случилось это уже 15 июля 1936. года.