Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул
Шрифт:
Къ шаблоннымъ формуламъ принадлежитъ и слдующая, очень распространенная въ Россіи. Знахарь, читая заговоръ, приписываетъ силу его дйствія Богу или Пресвятой Богородиц.
«Ты Господи съ помоччу, а я съ словомъ» 9 ).«Богъ съ помоччу, a дздъ съ рукамы» 10 ).«… не самъ собою, Господомъ Богомъ» 11 ).Nie ja lekarz, sam Pan Jezus lekarz12).
87
Ich bestimme die Aufgebung der Behexung nicht mit meiner Macht, sondern mit bes Herrn Jesu H"ulfe und der Heiligen Jungfrau Beistand1).
Въ
Въ псн Алтайскихъ татаръ сестра богатыря переряживается братомъ и стрляетъ въ цль, причемъ воспринимаетъ силу брата, произнеся заговоръ: “Не я стрляю, — стрляетъ Алтаинъ-Саинъ-Саламъ“3).
Отдаленная финская параллель:
S’il n’y a pas de force en moi — ni dh'ero"isme dans l'e fils d’ Ukko — pour accomplir cette d'elivrance… que Lauhi, lh^otesse de Pohijola — vienne accomplir cette d'elivrance4).
Русскіе заговоры часто кончаются оригинальной формулой, т. н. „закрпкой“. Въ закрпк очень часто упоминается ключъ и замокъ. Отсюда происходятъ другія ея названія: „ключъ“, „замокъ“. Варіанты закрпки крайне разнообразны. Начиная съ двухъ-трехъ словъ, она можетъ растягиваться до цлаго разсказа. Вотъ образецъ наиболе распространеннаго вида закрпки: „Слово мое крпко. Къ тмъ моимъ словамъ небо и земля ключъ и замокъ“5). Иногда говорится, что ключъ и замокъ къ своему „слову“ знахарь бросаетъ въ море, и ихъ проглатываетъ щука. Кто ихъ достанетъ, тотъ заговоръ нарушитъ6). Ефименко, изслдуя закрпку, пришелъ къ заключенію, что она сократилась изъ длинной эпической формулы7). Мансикка также раздляетъ его мнніе. Но при этомъ онъ еще указываетъ западную параллель къ русской закрпк
88
и думаетъ, что тамъ какъ разъ и могъ быть ея источникъ. Мансикка указываетъ, что два старо-норвежскихъ заговора оканчиваются словами: Og det skal fuldkommes og ke ved det † Crux Christi Claris est Paradise1). Обращу вниманіе на то, что закрпкой должно считать не только формулы, упоминающія ключъ и замокъ, но и другія, хотя и безъ этого упоминанія, такъ или иначе закрпляющія, утверждающія заговорныя слова. Можетъ быть даже, что ключъ и замокъ въ закрпк элементъ позднйшій, а основу составляетъ приведенная выше фраза: „Слово мое крпко“. Вотъ образецъ такой закрпки: „Будьте слова эти сполна и крпки на раб бож. им. p.“2). Что касается западныхъ параллелей къ русской закрпк, то мн, кром указанной Мансикка, не попадалось ни одной, гд бы упоминался ключъ или замокъ. Да и этотъ clavis — очень сомнительная параллель къ русскому ключу. Закрпка же безъ ключа и замка встрчается на Запад, хотя очень рдко. Мсто ея тамъ обыкновенно занимаетъ молитва „Во имя Отца“ и слово Аминь. Надо замтить, что и у насъ заговоры почти всегда „зааминиваются“. Въ Баар заговоръ оканчивается фразой: Que cela soi te vraiment dit3)! Въ Бланкенбург: Om! Om! Fiat! Fiat! Fiat. Amen4). Bo Франціи: Ainsi soit-il. Amen5).
Посл латинскихъ заговоровъ часто ставится выраженіе probatum est6). При произношеніи заговора оно является тоже закрпкой. Но первоначально смыслъ выраженія probatum est былъ иной. Это мы видимъ въ сборник Цингерле, извлеченномъ изъ рукописи XV вка. Тамъ это выраженіе встрчается не только посл текстовъ заговоровъ, но и посл сообщенія нкоторыхъ медицинскихъ средствъ. Таковы записи на листахъ 9-омъ и 10-мъ7). На лист, же 2-мъ probatum est стоитъ прямо посл заголовка Fur den wurmpis. А въ конц рецепта
89
подписано:ista lifera similiter est certissime probatum est1). Такимъ образомъ, выраженіе probatum est первоначально не входило въ заговоръ, а было только помткой въ конц его, означавшей,
Теперь нсколько словъ о самомъ язык заговоровъ. Прежде всего остановлюсь на одномъ интересномъ пріем, довольно часто употребляющемся въ заговорахъ. Онъ собственно относится не только къ языку, но и къ конструкціи заговора, и потому можетъ служить переходомъ отъ послдней къ первому. Я имю въ виду своеобразное употребленіе эпитетовъ, встрчающееся почти исключительно въ эпическихъ заговорахъ. Пріемъ этотъ я назову пріемомъ „сквозныхъ симпатическихъ эпитетовъ“. Прилагательное „сквозной“ указываетъ на способъ употребленія эпитета. Онъ проводится сквозь весь заговоръ, прилагаясь къ каждому встрчающемуся въ немъ существительному. Прилагательное „симпатическій“, какъ увидимъ, указываетъ на характеръ эпитета и психологическую основу, изъ которой онъ выросъ, оказывающуюся тождественной съ психологической основой симпатическихъ средствъ народной медицины и магіи. Какъ симпатическое средство, такъ и эпитетъ обыкновенно выбирается по какой-нибудь ассоціаціи съ тмъ явленіемъ, на которое заговоръ направляется. Напримръ, больной желтухой долженъ пить воду изъ золотого сосуда или изъ выдолбленной моркови. Съ болзнью ассоціируется желтизна золота и сердцевины моркови. Точно такъ же и въ заговорахъ. Въ заговор на „остуду“ между двумя лицами является эпитетъ „ледяной“. Въ заговор отъ опухоли — „пустой“. Примры:
„Изъ-пидъ каменои горы выйшла каменна дивка въ камъяну дійныцю камъяну корову доіты. Такъ якъ зъ каменои коровы молоко потече, такъ щобъ у N. кровъ потекла“2).
Нмецкій заговоръ противъ рожи:
90
war ein roter Altar, und auf dem roten Altar, da lag ein rotes Messer. Nimm das rote Messer und schneide rotes Brot1).
Въ сборник Ветухова довольно много такихъ заговоровъ. Въ сербскихъ заговорахъ тамъ, напр., попадаются эпитеты: „желтый“, „синій“, „красный“2). Сквозной эпитетъ „черный“ проведенъ чрезъ латышскій заговоръ отъ родимца3).
Что касается самаго языка заговоровъ, то это вопросъ очень сложный, требующій тщательнаго спеціальнаго изученія. Характеръ языка, характеръ синтаксическихъ оборотовъ, характеръ эпитетовъ, сравненій, діалектическія особенности, встрчающіяся иностранныя слова, все это можетъ пролить нкоторый свтъ на то, въ какой сред и мстности культивировались заговоры, отъ какого народа къ какому переходили. По эпитетамъ иногда можно опредлить, если не время возникновенія, то по крайней мр иногда довольно отдаленную эпоху, про которую можно съ увренностью сказать, что въ это время данный заговоръ уже существовалъ. Я здсь только обращу вниманіе на то, какіе вопросы должны быть изслдованы въ первую очередь при изученіи языка заговоровъ. Прежде всего подлежитъ ислдованію взаимодйствіе двухъ стихій языка: церковной (у насъ — славянской, на Запад — латинской) и народной. Здсь на первый планъ выдвигаются заговоры молитвообразные и церковныя заклинанія. Громадное количество произведеній этого рода было создано духовенствомъ на церковномъ язык, а потомъ уже перешло въ языки живые народные. На переводахъ, конечно, остались слды оригинала, тмъ боле, что церковный языкъ не всегда былъ вполн понятенъ переводчику. Съ теченіемъ времени слды эти постепенно стирались, и текстъ все боле и боле приближался къ чистому народному языку. Однако для полнйшаго ихъ уничтоженія требовалось довольно много времени, такъ какъ ему мшало стремленіе
91
возможно точне исполнять заговоръ во всхъ случаяхъ примненія, чтобы не исчезла чудесная сила. „Говорю я азъ рабъ божій“… — такая формула могла переходить изъ устъ въ уста. Однако существованіе заговора на церковномъ язык, еще не можетъ говорить въ пользу происхожденія его изъ церковной среды. Особенно это относится къ заговорамъ эпическимъ. На Запад, напр., найдены одинаково древніе тексты латинскіе и народные съ одинаковымъ содержаніемъ. Отсюда длать выводъ въ пользу первенства латинскаго текста нельзя. Вполн возможно, что человкъ, записавшій заговоръ, взялъ его изъ преданія народнаго. Но, либо принадлежа къ духовному сословію, либо будучи начитанъ въ духовной литератур (a такіе-то именно люди въ первые вка христіанства славянскихъ и западно-европейскихъ народовъ и могли скоре всего оказаться записчиками), перекладывалъ на церковный языкъ. Такимъ образомъ, лингвистическое изслдованіе текстовъ остается здсь почти единственнымъ источникомъ, изъ котораго можно черпать доводы въ пользу первенства того или другого языка. Кром этого естественнаго смшенія языковъ было и умышленное макароническое. Образецъ такого заговора находимъ у Цингерле.