Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Познанский Н. Ф.

**die dritte (Rose) roth,

dies war des Flusses Tod *71.

Понятно, если цветок - носитель болезни, то он же носитель и ее смерти. Раз Rose является воплощением болезни, то естественнее всего уничтожить цветок, чтобы избавиться от рожи. Наверно и ходили отыскивать такой цветок, какой по известным признакам являлся воплощением зла. На эти-то поиски и указывают постоянно упоминающ еся в заговорах хождения святых. Первоначально ходил знахарь. Потом он уже только говорил о себе:

**Ich ging uber das Wasser,

Da fand ich drei Rosen:

Die eine bluht weiss,

Die andre bluht roth... *72.

Вполне возможно, что требовались именно такие розы и найти. Постоянное указывание на срывание или исчезновение розы свидетельствует о том, что она некогда уничтожалась. Знахарь находил определенную розу и уничтожал ее. На этой почве мог родиться следующий заговор: Rose, du bist von Erde und sollst zu Erde werden, wovon du genommen bist *73.

Эта формула сначала обращалась не к Rose-болезни, а к Rose-цветку, которая в глазах знахаря отождествлялась с болезнью. Роза выросла из земли, а знахарь ее, н верно, опять зарывал в землю или втаптывал, как втаптывают взошедшие семена, воплощение болезни. Латышские заговоры также постоянно говорят об уничтожении рожи-розы (ruze значит и то и другое). "Черная свинья бежит вдоль по взморью, она связывает рож , зарывает ее в морской песок" *74. В то время, как немецкие заговоры знают знают самого знахаря или Богородицу и Христа, латышские говорят о других персонажах. Кроме свиньи, они говорят о какой-то "бабе рож (роз)". "Баба рож идет по дороге, на плеча мешок рож (роз)"... *75. Баба с розами-рожами тонет в море *76. "3 мужика идут по морю, у всех рожи (розы) в руках" *77. Христос и Мария с розами в латышских заговорах обычны. "Иисус сидит у креста, 3 рожи (розы) в руке: синяя, красная, белая. Там и похоронили, там они исчезли..." *78. Настойчивое указание на зарывание, уничтожение розы говорит о существовавшем когда-то обряде. Вероятно, существовали и другие приемы лечения розой. Существовал, напр., прием окуривания больного рожей лепестками р зы, взятой из венка от праздника Тела Христова *79. Аналогичное симпатическое лечение цветами наблюдается и в других случаях. Например, по народному поверию, желтуха (желтая и синяя) излечивается цветками соответствующих цветов *80. Первоначально х дил срывать розу знахарь или сам больной. Потом, когда действие забылось, отразившись только в заговоре, то место знахаря заступил мужик или баба рож и особенно Христос. В последнем случае возможно влияние иконографии. Христос часто изображается с ро ами. Следующая формула родилась, может быть, прямо под влиянием таких изображений:

**Unser Herr Christus ging uber das Land, Er hatte eine rote Rose in der Hand... *81.

За Христом по той же ассоциации могла явиться Богородица. Может быть даже, что она была привлечена первой. За богородицей - drei Jungfern:

**Es gingen drei Jungfern uber Berg und Thal, Sie pfluckten alle die Ros' *82.

Но здесь необходимо должно было произойти соприкосновение с другой серией заговоров, очень похожих по основному мотиву на заговоры от рожи. Я имею в виду заговоры от глазных болезней. Сходство мотивов, вероятно, объясняется сходством применявшихся приемов лечения. А это в свою очередь имеет причиной, надо полагать, то, что, как в первом случае воплощение болезни видели в цветке, так и во втором - в цветке "курослепе". Я не знаю, приписывают ли немцы этому цветку то же свойство, какое и русские. Но в заговорах от глазной боли также говорится о срывании каких-то трав и цветов.

**Es gingen drei Jungfer im Walde:

Die eine pfluckt das Laub ab,

Die andre pfluckt das Gras ab,

Die dritte pfluckt das Mal vom Auge *83.

В результате взаимодействия этих двух мотивов получились заговоры от рожи в роде следующего:

**Es gingen drei Jungfern den Steig entlang,

Die eine pfluckt Laub,

Die andre pfluckt: Gras,

Die dritte bricht all die Rosen *84.

Кроме смешения с заговорами от глазной боли, мотив розы имел влияние и на заговоры от антонова огня. В этих последних заговорах доминируют два мотива: мотив руки мертвеца и мотив головни. Выше приведен был заговор, рассказывающий о том, как Христос нашел розу. А вот заговор против антонова огня:

**Unser Herr Christus ging uber Berg und Sand und Land, Was find er? Eine kalte Manns-Todtenhand:

Damit still ich den kalten Brand *85.

Оба заговора по конструкции совершенно тождественны; подставлено только название другой болезни, а соответственно ей является новое и средство. По этому образцу составлен длинный ряд заговоров от "огня". Сначала говорится о каком-нибудь предмете, а к нчается неизменным damit still ich den Brand. Эта характерная фраза, как будто бы, органически связана с заговорами от антонова огня и постоянно в них встречается. Мертвая рука, упоминающаяся в этих заговорах, на самом деле употреблялась. Выше мы вид ли подобные способы утилизации покойника. Мертвая рука холодна; в ней нет огня. Надо, чтобы и больное место было холодно и не горело. И вот мертвую руку приводят в соприкосновение с больным местом. Действие это теперь уже совершенно забылось. Но, что оно существовало когда-то, на это указывают приписки после двух заговоров: "Если можно, при этом берут руку умершего мужчины, в противном случае

обходятся и без этого" *86. Эта заметка сохранилась, очевидно, от того времени, когда формула, сопровождавшая лечение мертвой рукой, стала рассматриваться, как самостоятельная сила, независимая от обряда. Вспомним щучий зуб. В чем приблизительно состояло действие, мы видим из другой приписки. Но в ней уже говорится не о руке, а о потухшей головне. Лечени потухшей головней мы уже видели у русских (стр. 122). Привлечена она к делу по такой ассоциации: головня горела и потухла; желательно, чтобы потух "огонь" и у больного. И вот является такой рецепт: взять потухшую головню и обвести ею больное место * 87. Очевидно, что так же лечили и мертвой рукой. Когда же стали считать наличность мертвой руки не необходимой, то лекарь стал просто только упоминать ее

: **Ich ging uber Land und Sand,

Da fand ich eine Todtenhand:

Damit stille ich den Brand *88.

Потом уже место лекаря заступил Христос. Между мотивами розы и мертвой руки произошло взаимодействие. Когда же забылся даже и смысл употреблявшегося раньше обряда, то утратилось представление о том, почему в заговорах употребляется мертвая рука. Стал упоминаться просто рука.

**Ich ging uber ein Land,

Da fand ich eine Hand:

Damit stille ich den Brand *89.

Теперь уже рука будет держаться в тексте только потому, что ее прикрепляет рифма к постоянному в заговоре слову Brand (Hand). Вследствие этого изменение текста пойдет еще дальше, лишь бы сохранялась рифма. Получаются такие, напр., формулы:

**Christus hielt uff siene Handt,

Damit stille ick Fuer und Brandt *90.

Unser Heiland Jesus Christus zient uber das gazne Land

Mit seiner Hand,

Damit still ich den Brand *91.

В результате осмысления подобных формул появились новые, в таком роде:

**Mit dieser Gottes Hand

Still ich den kalten Brand

Ut din Hand (Kopp, Foot etc.) *92.

Такова судьба мотива мертвой руки. Лечение головней также отразилось в заговорах, но не в таких широких размерах. Мазурский заговор от рожи:

Jezus szeld ogrodem koprowym z reku i mowil: Nie bedziesz wiecej ogniem pustoszyla *93.

**Maria ging uber Land,

Einen Brand *94 trug sie in der Hand... *95.

Иногда такие заговоры принимают и более пространную формулировку. Таков, например, заговор, рассказывающий, как Мария нашла и благословила Бранд *96. Часто наблюдаемое в немецких заговорах стремление к символическому толкованию образов, порожденных з бытым обрядом, отразилось на этом мотиве. Вот как начинается, напр., один заговор:

Der Herr Jesu Christ ging durch einen grunen Wald,

da begegnet ihm ein brennender Brand,

(das war Gott der Vater genannt)... *97.

Латышские заговоры также знают головню. "Святая баба стоит у этого красного огонька, горящая головешка под мышкою, липовый веник в руках..." *98. В отличие от немецких заговоров в латышских обыкновенно появляется существо не с головешкой, а с веником "Мать огня, девица в золотой курточке, медная метла в руке" *99. Образ существа, заметающего огонь, специально латышский. У латышей сохранился и соответствующий ему обряд. Вечером надо заметать огонь пеплом и ставить на нем крест *100. А заговор гово ит: "Три бабы сидят у огня: у всех веники в руках; когда огонь выгорает, они его заметают..." *101. Обращу внимание еще на одно обстоятельство. Как видно из приведенных формул, со словом Brand наряду с Hand и Land рифмуется еще Sand. Мне кажется, это слово привлечено в заговор не одною только рифмой. Это, вероятно, отголосок нового мотива, до нас н дошедшего в чистом виде. Обжог иногда присыпают землей. А у Майкова мы находим заговор: "Где был огонь, будь песок (вар. камень)" *102. Прикладывают глину к воспаленному месту *103.

Переходя теперь от немецких заговоров на русскую почву, мы сталкиваемся с одним из самых загадочных образов народной поэзии. Огненная Мария (красная девица) встречается не только в русском, но и в сербском и болгарском фольклоре. Откуда явился этот образ, до сих пор не разъяснено. А. Н. Веселовский, отмечая приурочение некоторых празднеств в честь Марии Девы к одному време и с празднованием Ильи, приходит к предположению, что "эпитет "огненной" Марии у сербов и болгар можно бы объяснить из отражения Ильи-громовника" *104. Мансикка, оспаривая это предположение, видит источник образа огненной Марии в иконографии. Придержи аясь строго своего символического метода объяснения, он и в этом образе видит символ. Византийская иконография представляет Богородицу, как Купину Неопалимую, как сосуд с огнем. Вот откуда, по его мнению, взят образ огненной Марии *105. Не имея возможности проследить здесь все случаи, где появляется этот образ, я ограничиваюсь только сферою заговоров и попытаюсь поискать, нет ли тут каких-либо указаний на процесс создания образа огненной Марии. Конечно, полученные выводы я и не буду распространять за пределы заговоров.