Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул
Шрифт:
Мне пришлось наблюдать лечение рожи бабкой. У больного воспаление распространилось очень сильно: с головы до колен. И вот бабка почти всего ео обвила красной фланелью. При этом я еще узнал, что для удобства, вместо фланели на руки и ноги можно надеть красные рукавицы и чулки. Не отсюда ли "красная девица" мордовского заговора и "красныя кавняры"? То обстоятельство, что девица оказывается сидящей на поде, вовсе не комично. Оно было бы комично, если бы девица была действительно Богородица. Но образ создавался безо всякой даже мысли о Богородице. Все подробности костюма списаны с простой крестьянки. А посажена девица на поде потому, что тут-то именно, около печи, и происходит лечение огарками или сажей. Кроме того, больные рожей почти всегда леж т на печи, потому что знахарки прежде всего не велят ее застуживать. Образ красной девицы на поде и больной, обмотанный во все красное, лежащий на печи, невольно напрашиваются на сопоставление. На появление симпатического эпитета "черный" еще больше, чем головня, могло действовать употребление сажи, как средства против огника. Прием этот известен в Малороссии, где наблюдаются и соответствующие заговоры. В одной малорусской сказке рассказыва тся, как баба мазала сажей покрасневшую шею пьяного мужа, думая, что он испорчен *85. Вот так там лечат от огника. "Тим
Опять повторяю, что свое толкование я далее сферы заговоров не распространяю. Однако в заговорах образы, обыкновенно сводящиеся к "огненной Марии", не ограничиваются только кругом заговоров от воспалений. Они появляются еще в мотиве, связанном с чара и на любовь. Так, в одной присушке упоминаются какие-то "три девицы, три огненные огневицы" *88. Для Мансикка нет никакого сомнения, что в них отразилась все та же "огненная Мария". И исследователь по этому поводу пробует филологически объяснить, как м образом вместо розового венка и горящего куста, символов Богородицы, в заговорах появляются печь, баня и веник *89. Я после вернусь еще к этим образам, когда буду говорить о присушках, с какими они связаны. Здесь же ограничусь лишь указанием на то, что между женскими образами из заговоров от воспалений и сходными до некоторой степени с ними образами из любовных заговоров нет ничего общего. Они связаны с различными мотивами и развивались на почве различных обрядов. По поводу рассмотренных немецких заговоров можно отметить несколько черт, вообще свойственных немецким заговорам. Если сравнить их с русскими, то бросится в глаза бедность фантазии их творцов. Чудесный элемент фантастики почти совершенно отсутствует. Эпическая часть отутствует чаще, чем в русских заговорах, а когда присутствует - кратка и почти всегда чисто христианского содержания, бедна образами. Разработка ее однообразна. Обыкновенно рассказывается, что шел какой-нибудь святой, и вот случилось или сделал он то-то. Перечни, столь частые у русских, у немцев значительно реже встречаются и бывают обыкновенно короче. Совершенно отсутствует лирический элемент, дающий такую прелесть русским заговорам. К ним скорее всего можно приложить характери тику заговоров, как литературы практической, а не поэтической. Поэтические мотивы врываются в них редко-редко и притом в виде чего-то постороннего. Таков хотя бы следующий заговор: Die Rose hat in diese Welt Uns Gott als Konigin gesandt Und uber ihr das Sternenzelt Als Kronungsmantel ausgespannt. Rose+Rose+Rose+Weiche, Flieh auf eine Leiche, Lass die Lebenden berfeit Von nun an bis in Ewigkeit *91.
Заговор очевидным образом распадается на две части. Заговор, собственно, составляет вторая часть. А первая, поэтическая, приставлена к нему механически и взята, вероятно, из какого-нибудь ходячего стихотворения или песни. Все перечисленные особенност , мне кажется, говорят за то, что немецкие заговоры более позднего происхождения, чем русские. Я имею в виду не общую хронологию, а отношение к той степени культурного развития, на которой стоял народ в то время, когда создал заговоры, сохранившиеся о нашего времени. Отсутствие длинных перечней, бесспорно, указывает на то, что мысль практиковавших заговоры привыкла уже к большей степени обобщения и отвлечения, чем мысль человека, которому для обозначения болезненного состояния тела надо перечисл ть все его члены. Сжатость формул также указывает на большее умение пользоваться словом в определенных целях. Возможность проследить все стадии развития на одних заговорах с чисто христианским содержанием (заговор от воров) указывает на то, что и сам е развитие мотива, вероятно, происходило в эпоху христианскую. Наконец, отсутствие лирики и вообще поэтического элемента, мне кажется, указывает на то, что заговоры находились уже в эпоху их создания в руках ограниченного круга людей; масса в их разр ботке не принимала участия. Этот круг людей смотрел на заговоры исключительно с практической точки зрения и не давал в них места работе живой фантазии. Словом, заговоры создавали уже профессионалы лекари, знахари. Как у немцев, таки у русских выработ лись прочные шаблоны для заговоров. Сравнение этих шаблонов также указывает на более позднее происхождение немецких. Они гораздо короче и ближе подходят к сути дела. Если в эпической части надо изобразить какое-нибудь событие, то приступают к нему бе о всяких околичностей, после самого краткого вступления: шел тот-то и случилось то-то. Далее этого развитие эпической части почти никогда не простирается. Напротив, русский обязательно расскажет, как он встанет, умоется, выйдет из избы во двор, со дв ра в поле до самого синего моря, до латыря-камня, и там нагородит целую кучу чудес. Русские шаблоны образнее немецких и пространнее. Это опять указывает на происхождение их в более раннюю эпоху, когда сам язык был образнее. Чем ниже развитие народа, ем образнее язык; язык диких племен отличается особенною образностью.
Мотив рога. Итак, нам неоднократно уже приходилось встречаться с оригинальным приемом заговорного творчества употреблением сквозных симпатических эпитетов. Мы видели, что благодаря ему создаются отдельные фантастические образы и даже целые картины. Мотив рога разрабатывался этим же самым приемом. Связан он с заговорами от impotentia virilis. ..."Есть окиан море, на пуповине морской лежит Латырь камень, на том Латыре камени стоит булатной дуб и ветвие и корень булатной. Коль тот булатной дуб стоит крепко и плотно, столь бы крепко и плотно стоял былой... ярый... п.....ная жила на женскую п хоть, на полое место. Из под того камени выходит бык пороз, булатны рога и копыта булатныя, и ходит около дуба булатного и тот дуб бодает и толкает и не может того дуба сломит и повалить. Сколь тот крепко булатной дуб стоит и столь крепки рога у поро а, столь бы крепко стояла п.....ная жила"... *92.
Уже упрощенным является мотив в следующем заговоре. После обычного выход в восточную сторону - "есть в востоке, в восточной стороне стоит буевой остров; на том буевом острове стоит святое дерево, из толстого
..."И возьму аз р. Б. (и. р.), свой черленой вяз и пойду я в чисто поле, ажно идет в чистом поле встречу бык третьяк, заломя голову, смотрит на небесную высоту, на луну и на колесницу. И пойду аз, р. Б. (и. р.), с своим черленым вязом и ударю аз быка третьяка по рогу своим черленым вязом, и как тот рог не гнется, ни ломится от моего вязу, так бы..." *93. Эта редакция очень интересна и важна для понимания разработки всего мотива. Прежде всего она показывает, что эпитет "булатный" принадлежность позднейших редакций. Если мы примем это во внимание, то нам вполне понятен будет состав предыдущих редакций. Напр., в первой редакции откинем симпатической эпитет. Оказывается, что все введенные в нее образы самые обыкновенные блуждающие образы заговорной литературы: латырь-камень, чудесное дерево, океан море, остров Буян. Только один образ быка - новый. Эт специальная принадлежность данного мотива. Для понимания истории мотива надо проследить, каким путем связывались эти образы друг с другом. Океан-море, остров-Буян, латырь-камень нас не интересуют: это шаблонное приурочение действия к определенному м сту. Необходимо выяснить присутствие двух остальных образов: дерева и быка. Последняя редакция и дает в этом отношении указание. В ней заключается важное указание на то, что заговор связан был когда-то с обрядом. Она описывает воображаемое действие. мы видели, что такое воображаемое действие является обыкновенно отголоском забытого реального (загрызание, лечение мертвой рукой). В эпической части оно только иногда фантастически изукрашивается. Отбросим эти прикрасы и здесь. Получится голый факт: читающий заговор ударяет палкой быка по рогам. Вот о чем свидетельствует заговор. Из этой-то палки и развивается образ черленого вяза, дуба и, наконец, булатного дуба, который смешался с другим образом - святого дерева. Психологическое основание тако переработки вполне понятно: все сильнее подчеркивалась сила сопротивления рога, вокруг которого и вращаются все остальные образы. Итак, возможно предполагать, что существовал обряд битья быка по рогам. Смысл его ясен из текста заговора. Первоначальн заговор не был таким сложным, каким мы его видим теперь. Он просто заключался в краткой формуле: "Стой мой ..., как рог" *94! Вот ячейка мотива, потом так причудливо развившегося. Развитие наступило после того, как отмер обряд. Указаний на существов ние битья быка по рогам мне не удалось найти, так как о нем можно только догадываться на основании самого текста заговора. Зато есть указания на другой симпатический прием, с каким также связан мотив рога. Существует прием, передающий упругость рога еловеку. И замечательно, что требование его сохранилось как раз при самой краткой редакции мотива, только что приведенной. Скоблят ножом рог и стружки пьют в вине, приговаривая формулу. Очевидно, из аналогичного приема лечения развился и следующий заговор с сквозным симпатическим эпитетом. "Аз раб Божий (имрк) пойду во святое море океан, во святом море океане есть улица костяная, в той улице есть двор костяной, в том дворе стоит изб костяная, пятка не притирается, так бы у раба (рабы) Божия стоять уду по всяк день, и по всяк час, и по всяку нощь и со схода месяца впереход; пойду раб Божий в избу костяную, и что в этой избе костяной сидит старой муж костяной..." Следует соответс вующая просьба *95.
Любопытно сопоставить образ булатного дуба из приведенного выше заговора с приемом лечения impotentia османскими колдунами. Они, читая заговор от impotentia, вбивают в землю железный шест *96. Смысл обряда ясен. К сожалению, самый заговор мне не известен.
В печи огонь горит. Этот мотив разрабатывается в любовных заговорах, так называемых "присушках". Редакций его очень много, но они крайне разнообразны. Начнем с более сложных и, переходя постепенно к более простым, посмотрим, к чему они нас приведут. "Выйду я на улицу, на божий свет, посмотрю в чисто поле. В чистом поле есть 77 медных светлых каленых печей, на тех 77 на медных, на светлых, на каленых печах есть по 77 еги-баб; у тех у 77 еги-баб есть по 77 дочерей, у тех у 77 дочерей есть по 77 кл к и по 77 метел..." Далее просьба к дочерям присушить р. б. N. За просьбой "Коль горят пылко и жарко медны, калены пеци, так же бы раба б. им. пеклась и калилась" и т. д. *97. По другим редакциям:
..."В чистом поле стоит дуб сорочинский, и под тем дубом сорочинским есть тридевять отроковиц, из-под того дуба сорочинского выходит Яга-баба и пожигает тридевять сажень дубовых дров. И коль жарко и коль ярко разгорались тридевять сажень дубовых дров и столь жарко... разгоралась отроковица р. б. (и. р.)"... *98.
..."В темном лесе, в топком болоте стоит изба, в той избе живет стар-матер человек, у того стара-матера человека есть три девицы, три огненные огневицы, у них три печки: печка медна, печка железна, печка оловянна, они жгли дрова... жарко, ярко, пылко .." *99.
В одном из заговоров Майкова уже просто - в поле "сидит баба сводница, у тое у бабы сводницы стоит печь кирпична, в той пече кирпичной стоит кунжан литр; в том кунжане литре всякая веща кипит, перекипает, горит, перегорает, сохнет и посыхает: и так б ..." *100. По следующей редакции дело обстоит еще проще:
..."Под восточной стороной стоит, есть три печи: печка медна, печка железна, печка кирпична. Как они разожглись и распалились от неба и до земли, разжигаются небо и земля и вся подселенная. Так бы разжигало у р. б. N"... *101. Дальнейшее упрощение:
..."Есть в чистом поле печь медная, накладена дров дубовых, как от тех дров дубовых столь жарко разгоряится, и так бы разгорялась раба б." и т. д. *102. Еще ближе к реальной обстановке:
"В печи огонь горит, палит и пышет и тлит дрова; так бы тлело, горело сердце у р. б..." *103.
Таким образом выясняется, что все встречающиеся в этом мотиве образы вертятся вокруг сравнения с горящим (в печи) огнем. Это сравнение, очевидно, ядро мотива. Во всех приведенных случаях сравнение производилось с явлением данным, описанным в эпическо части. Однако есть и такие редакции, какие свидетельствуют, что сравнение (формула) родилось не под влиянием данного явления, а под влиянием нарочно произведенного. Так, у Виноградова читаем: