Закаленные крылья
Шрифт:
Майор Величков приблизился к газику. Из царапин [75] на его лице струйками текла кровь. Елдышев крепко, по-мужски обнял командира части и расцеловал его.
– Иван Алексеевич, - сухо, так и не сумев унять волнение, произнес Величков, - поверьте мне, я делал все, как полагается. Не потерял самообладания. Иван Алексеевич, уверяю вас как командир и коммунист!
– Величков, вы еще не пришли в себя. Отдохните, успокойтесь, у вас еще будет время и для анализа, и для раздумий. Важно то, что есть кому рассказать всю правду.
– Иван Алексеевич, двигатель отказал не по моей вине.
– Возможно, это так и есть, любое начало всегда сопряжено с трудностями, тем более в авиации… Ну да ничего,
Командир оказался прав. Проверка подтвердила его слова. Но эта история тяжело отразилась на летчиках, которым предстояло впервые лететь на реактивных самолетах. Теперь у тех, кто мечтал как можно скорее испробовать реактивные самолеты, не осталось и следа от прежнего нетерпения. В разговорах проскальзывали и такие нотки: возможно, с полетами поспешили и нужно их отложить. А самое главное, что людям в душу закралось подозрение: а вдруг и в остальных самолетах есть дефекты? Об этом доложили Елдышеву. Если он порекомендует отложить полеты, то, может быть, время излечит летчиков от наступившей растерянности?
– Нас, друзья, сюда направили не для того, чтобы мы затягивали переподготовку. Когда немцы напали на нас, мы не просили Гитлера отложить войну: дескать, мы не подготовлены. Воевали и одновременно учились. Вы будете летать уже на этой неделе.
– Иван Алексеевич, если нужно, проведем собрание коммунистов и там…
– Не нужно, не нужно никакого собрания. На собрании мы можем крепкими словами осудить страх, но все равно ничего этим не добьемся. Сделаем так: вы вызовете всех на аэродром. Я сам полечу…
На летном поле снова собрались летчики и техники части. Самолет стоял на том же самом месте, что и самолет Величкова, только в кабине теперь сидел Елдышев. [76] Всех охватило тревожное ожидание. Среди собравшихся шли разговоры, что Иван Алексеевич постарается доказать: происшедшее с командиром соединения - это всего лишь нелепая случайность.
Самолет стремительно пронесся по взлетной полосе и стал набирать высоту. Небо, ясное и лазурное, словно бы специально подготовилось к этому большому празднику и приняло в свои объятия сверкающую металлическую птицу. Откуда же она прилетела? Ведь небо между Средна-горой и Родопами никогда еще не видело ничего подобного; не видели ничего подобного и люди, которые по привычке устремляли взор в небо, когда появлялся аист или ласточка. В тот день они увидели, что прилетела новая гостья - металлическая птица, наполнившая небо неслыханным громом. Гром носился по небосводу, а его источник могли уловить взглядом только самые наблюдательные. И люди увидели реактивный самолет и, еще не зная, что это новый тип самолета, уже собирались на сельских площадях, на улицах и оживленно Обсуждали увиденное.
А на аэродроме царило ликование. Взмывший ввысь самолет пел, как жаворонок - предвестник весны. Но вот офицеры затихли. Самолет повернул к аэродрому, готовясь к посадке. Буквально за одну минуту он спустился из поднебесья, и как раз тогда, когда ему следовало выпустить шасси, снова произошло то чудо, от которого замерло дыхание. Елдышев несколько раз перевернул машину, а потом она понеслась низко над землей. Самолет сделал широкий круг над аэродромом, и только после этого шасси коснулись бетонной дорожки. Буря восторга, вызванная смелостью и искусством Елдышева, всколыхнула летчиков. Все увиденное показалось нам чем-то невероятным, хотя потом мы смогли убедиться сами, что это совсем обыкновенное дело.
Не дожидаясь, пока Елдышев подойдет, мы побежали навстречу. Каждый из нас спешил прикоснуться к герою.
– Иван Алексеевич, ваш полет равнозначен созданию самой великой поэмы!
– воскликнул кто-то.
– И эта поэма
– Не преувеличивайте, друзья! Любое начало выглядит красиво и величественно. Через неделю, через месяц поэма ничего не будет стоить. Я уже стар, чтобы [77] писать стихи. Вот вы молоды, и от вас мы ждем талантливых поэм, - говорил он, откровенно счастливый и преисполненный любовью к нам.
3
Если призадуматься, то восемь лет - это довольно большой срок. За восемь лет юноши превращаются в мужчин, становятся отцами, но Стефан Ангелов и Соколов, Калудов и Белухов все еще считали, что мы только-только начинаем вкушать плоды своей профессии. Казан-лык остался в прошлом, а настоящая работа, огромная и ответственная, начиналась здесь, в М. Прав оказался Иван Алексеевич: дай молодости крылья и жди чудес! Учитель благоговел перед своими учениками. Огорчительные неприятности, омрачавшие их первые шаги, после того как он прибыл в нашу часть, уже позабылись. Елдышев, ветеран войны, привыкший быть резким и скупым в своих оценках людей, теперь стал даже более щедрым, чем следовало. Иван Алексеевич искренне изумлялся. Прежде он любил болгар, как братьев по крови, за их восторженное и сердечное гостеприимство, но вот с той поры, как ему довелось несколько месяцев поработать среди них, он начал открывать и другие черты в их характере. Выяснилось, что это выносливый, самолюбивый и твердый как кремень народ. Стоит лишь ударить по кремню огнивом, как во все стороны разлетаются искры. Иван Алексеевич думал, что в данном случае он играет роль огнива, и, немало удивленный, замечал, что сколько ни бьешь по кремню, тот не крошится, а только больше высекает искр. Елдышев, герой войны, ставший мудрым философом, теперь с воодушевлением заявлял, что с такими летчиками, как болгарские, он мог бы выдержать и еще одну войну. Они не подведут, не бросят в беде. Как специалист своего дела, он пришел к заключению, что летчики в М. пытаются выработать свой стиль, который соответствует их мужественному характеру.
– Иван Алексеевич, не пытайтесь заставить нас быть более сдержанными. Ведь мы же готовимся не только к парадам и к тому, чтобы нам аплодировали. Нам следует готовиться в условиях, близких к боевым, - мягко спорили с ним командиры. [78]
А он только смеялся и удивлялся их дерзости.
– Ясно, друзья, отныне я перестану сдерживать ваш болгарский темперамент. Мы с вами солдаты и всегда должны думать о том, что наши враги готовы зажечь пламя войны. А на войне нужно уметь не только летать, но и воевать.
И Иван Алексеевич задумался. А подумать было о чем. Вот, например, майор Величков. Он пришел в авиацию в качестве заместителя командира, а потом стал командиром. Первый полет на реактивном самолете едва не стоил ему жизни, но он не отказался от своей профессии. Елдышеву рассказывали, что подобным образом завершился и мой первый полет с инструктором.
Вдруг Елдышев спросил меня:
– Товарищ Симеонов, живы ли твои мать и отец?
– Да, Иван Алексеевич, - не скрывая удивления, ответил я.
– Как же тебе удалось заставить их смириться с тем, что их сын будет летчиком, после того трагического первого полета?
– Иван Алексеевич, я их и не агитировал, поскольку это слишком трудное и безнадежное дело. Просто-напросто они не знают о том, что я стал летчиком.
– Как так не знают? Да ведь ты же летаешь уже восемь лет!
– Иван Алексеевич, если бы ты знал, какая у меня мать, какой это славный человек! Ведь если бы я ей сказал, что летаю, то этим бы убил ее. Много слез выплакала она из-за меня в годы партизанской борьбы, и я не посмел признаться ей в том, что летаю. Она думает, что я работаю техником в авиации.