Закаленные крылья
Шрифт:
Вскоре эти фантастические машины начали одна за другой поступать к нам в огромных ящиках. Офицеры, радуясь как дети, сопровождали груз, распаковывали его и долгими часами осматривали содержимое ящиков. Летчики стояли возле ящиков словно загипнотизированные. Хотя мы изучали авиационное дело и считали себя специалистами, хотя знали, что наука не стоит на месте, даже самые смелые фантазеры среди нас не могли позволить себе подумать о том, что возможен такой невероятный скачок. Мы смотрели на новую технику как завороженные, а в душе возникали тревожные мысли. Сумеем ли мы летать на этих самолетах? Справимся ли?
К нам в часть прибыл командующий ВВС генерал Захариев. Только когда всех летчиков выстроили
Генерал появился со стороны здания штаба. Он шел своей обычной слегка покачивающейся походкой, будто только что сошел с самолета после длительного и изнурительного полета. Его лицо, озаренное лучами солнца, раскрасневшееся от мороза, выглядело спокойным и задумчивым. «Интересно, изменился ли генерал со времени нашей встречи?
– думал я.
– Нет! Нет!»
Генерал остановился буквально в пяти метрах от меня. Теперь я смотрел ему прямо в глаза. При первой встрече я не решился взглянуть на него, все время думая, [68] что в чем-то виноват перед ним. Именно поэтому теперь я откровенно смотрел на него в упор - просто так, чтобы наказать себя за прежнюю нерешительность. Я был уверен, что генерал не запомнил меня, да и не должен он помнить всех.
Генерал Захариев все время жестикулировал. С первых же минут он сумел полностью овладеть вниманием стоявших в строю. У всех возникло такое чувство, будто нас благословляют на выполнение великой и очень ответственной миссии. Если бы свои мысли генерал высказал холодно, это, вероятно, посеяло бы в нас сомнения и страх, но случилось как раз обратное: слова генерала вызвали в нас воодушевление.
– Я уверен, что вы представляете себе, какие дьявольские трудности вас ожидают, но убежден, что не найдется ни одного летчика, техника или политработника, который отступил бы. Как говорится, зубами будем вгрызаться, но выполним задачу, поставленную партией. Наступает решительный момент в развитии авиации. Нам приказано за короткий период провести переподготовку летного состава и перевооружение наших военно-воздушных сил. Мы должны это делать без устали, преодолевая любые трудности. Самое важное - нужно ясно отдавать себе отчет в том, что совершается историческое дело. От себя добавлю: небо есть небо, и оно может жестоко нам отомстить, если здесь, на земле, мы будем готовиться недостаточно тщательно. Работа предстоит огромная. А теперь слушайте приказ министра народной обороны: «Командиром части назначаю майора Величкова, а командирами авиаподразделений - поручика Симеона Симеонова и поручика Стефана Ангелова…»
Услышав это, я вдруг почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Мне и в голову не приходило, что на меня будет возложена такая ответственность, тем более что мне пока не доводилось летать на реактивном самолете. Стефану будет, во всяком случае, куда легче! Потом я услышал, что вновь назначенных командиров вызывают в штаб, и почти обрадовался тому, что смогу вовремя возразить и, может быть, мою просьбу удовлетворят.
Меня догнал Стефан, тоже взволнованный и немного испуганный. [69]
– Чувствую, что не способен командовать подразделением, - признался он.
– Да какой у меня опыт, чтобы стать командиром? Как ты думаешь, есть ли смысл спорить?
– Тебе - нет. Ты летал на реактивном самолете, и потому тебе труднее будет отговориться. А мне легче. Надеюсь…
– Черт побери, и кто это придумал такое?
– махнул рукой Стефан, и мы оба вошли в кабинет,
– Ну, товарищи, поздравляю!
– широко улыбаясь, генерал Захариев направился к нам.
– Вот вас трое, и мы возлагаем на вас надежду.
Благосклонность командующего меня ободрила, и я решил сразу же начать:
– Товарищ генерал, я все понимаю, только дело в том, что я вовсе не чувствую себя подготовленным к решению этой ответственной задачи. Прошу меня освободить.
– Наверное, и ваш товарищ попросит, чтобы мы его освободили?
– все так же тепло продолжал генерал.
– Так точно, - вытянулся Стефан.
– И я тоже прошу.
– Значит, вы оба договорились создать оппозицию командованию? Это нехорошо, совсем нехорошо, - повернулся он ко мне.
– Разве вы забыли, как приезжали ко мне в Софию в общем-то с теми же вопросами, которые сейчас мы уже начали решать? Получается, что вы отказываетесь от своих же слов! Да, тогда вы проявили себя более нетерпеливыми, чем я. Требовали немедленно убрать всех старых офицеров. В тот раз я вам возразил, сказал, что это преждевременно, а сейчас, когда мы, по существу, решаем именно этот вопрос, вы увиливаете от ответственности. Так что же, неужели мы должны отдать царским офицерам на откуп полки реактивной авиации? В самом деле, вас не поймешь.
– Виноват, товарищ генерал, - покраснев, поспешил извиниться я.
Я был ошеломлен тем, что командующий не только меня не забыл, но и помнил, по какому поводу я встречался с ним. Сейчас он счел возможным возвратить мне «долг». Я искренне раскаивался в своем неблагоразумии и, чтобы загладить вину, пробормотал: [70]
– Мы справимся. И в самом деле, не так страшен черт, как его малюют.
– Я знал, что наш разговор закончится именно так. А сейчас я вам признаюсь: ваше отношение к делу мне нравится. Не люблю людей, которые безрассудно берутся за все. От безрассудства до авантюры - один шаг, а человек должен думать своей головой, если не хочет ее потерять. Верю, что сделанный нами выбор вереи. Займитесь, товарищи, работой, звоните мне, если понадобится. Меньше будем спать, зато создадим боеспособную авиацию и станем достойными защитниками болгарского неба.
Командующий уехал, а мы, трое командиров, в тот же день занялись подготовкой программы обучения. Внешне мы делали вид, будто абсолютно спокойны, будто нам ясно, с чего начинать и как надо браться за новую работу, но сами остро переживали свою неподготовленность. А пока суд да дело, «летали» на реактивных самолетах в учебных классах. Мы стояли на пороге чего-то нового, неожиданно представшего перед летчиками. И нужно было как можно скорее подготовить себя, чтобы овладеть новой техникой.
2
В бурный водоворот жизни, шлифовавший и сглаживавший характеры летчиков так же, как вода шлифует камни, как-то очень быстро вошел подполковник Елдышев. Он прибыл к нам вместе с другими советскими офицерами. Явно поспешив с оценкой этого человека, мы решили, что в нем нет ничего необычного, что он такой же, как все другие советские летчики. А получилось совсем не так. С первой же недели Елдышев выделялся среди своих коллег широтой профессиональных знаний и общей культурой, а также сдержанностью и смелостью. Он как-то естественно и непринужденно сблизился с нами, щедро отдавал себя людям. Все мы стремились бывать как можно чаще в его компании, слушать его рассказы и дружить с ним. Лишь к одному мы никак не могли привыкнуть: обращаться к нему со словами «товарищ Елдышев». Это звучало слишком официально. Хотелось найти что-то более теплое, соответствующее [71] русским традициям, и нам с трудом удалось приучить себя звать его Иваном Алексеевичем.