Закаленные крылья
Шрифт:
Первым усомнился в целесообразности ночных полетов Атанас Атанасов во время острого спора, происшедшего [90] в моем кабинете. Военные летчики, разделившиеся на два лагеря, переживали мучительные минуты.
– Товарищ полковник, - едва переводя дыхание, начал Атанасов, - я не могу взять на себя подобную ответственность. Я буду искренним: мои летчики еще не имеют необходимой для ночных полетов подготовки. Может, мы рано приступаем к ним? Может, вы должны объяснить командующему истинное положение вещей?
Елдышев, обычно бравший слово в конце совещания, на сей раз не сдержался и ответил:
– Хорошо, что мы спорим как товарищи и коллеги, но только одного я не могу понять:
– Иван Алексеевич, - покраснев, поднялся со своего места Атанасов, - вы знаете, что среди моих летчиков нет трусов. Только я опасаюсь, достаточно ли они подготовлены. А вы, ко всему прочему, предусматриваете и сложный пилотаж в ночных условиях. Представляете, насколько сложна задача?
– Понимаю, понимаю, все упирается в подготовку. Мне не впервые приходится сталкиваться с этой проблемой. Когда немцы подходили к Москве, мы посылали в ночной бой даже курсантов. И они не вступали с нами в спор. Передайте своим летчикам мои слова. Летчик готовится прежде всего к тому, чтобы воевать, а не заниматься спортом. Правда, наша профессия отличается от любой другой, но мы должны преодолевать трудности, а не становиться их рабами.
Летчику неведомо чувство страха, и если он нарушает какие-то указания, то только из-за своей неподготовленности или из-за одному ему понятного суеверия. Но летчику присуще гордое самолюбие, и он никогда не поделится с кем-нибудь своими мрачными предчувствиями. Наоборот, он скорее пошутит, посмеется. Так поступал и младший лейтенант Стефан Павлов. В разгар подготовки к ночным полетам он часто подшучивал над своими товарищами:
– Только бы нам не привелось лететь седьмого числа [91] какого-нибудь месяца. Это число погубило многих в нашем роду.
– Уж не фаталист ли ты?
– отвечали ему коллеги.
– Не верю я в приметы, и все-таки седьмого числа мне не хотелось бы лететь.
А когда стало ясно, что именно седьмого числа планируется проведение ночных полетов, он снова пошутил по этому поводу.
– Послушай, Павлов, если ты действительно чувствуешь себя неподготовленным, попроси отложить твой полет, - посоветовал ему самый близкий друг.
– А все, что ты болтаешь, - фантазия и глупость. Мы все этой ночью будем волноваться, но мы не фаталисты.
– Ну какой же ты! Да я в самом деле только шутил.
Ночные полеты начались. По аэродрому сновали люди в военных мундирах, охваченные каким-то особым волнением. Пока самолеты один за другим не вернутся, никто не будет спокоен. Да разве мог бы хоть один человек уснуть в такую ночь? Жены и дети напрягали слух, чтобы уловить любой звук, ближний или дальний, затихающий или усиливающийся. Время тянулось мучительно медленно, отсчитывая секунды, минуты, часы… А на аэродроме окружали каждый прибывший самолет и спешили осведомиться, как прошел полет.
Ночные полеты ставили перед нами все новые и новые проблемы, но через месяц-другой эти полеты сделались постоянной страстью военных летчиков, а те даже не подозревали, что в скором времени им предстоит столкнуться с новыми испытаниями.
5
Выйдя из газика, майор Стефан Ангелов сразу же занялся поисками командира части. Направляясь в его кабинет четким военным шагом, он все боялся, как бы не встретиться у него с вновь прибывшими советскими специалистами. Стефан хотел застать командира одного и
Но, подъезжая к городу, он забыл о своих заботах, увидев, как «миги» бороздят небо. Он не мог оторвать от них взгляда, мучительно пытаясь отгадать, не обогнали ли хоть в чем-нибудь летчики из М. его летчиков. Другие были способны завидовать, сплетничать, если их коллеги преуспевали в чем-нибудь, а он только радовался этому и гордился. В душе он хранил безграничную любовь к людям; этому, вероятно, его научили необъятные просторы воздушного океана.
Именно поэтому майор Ангелов сказал себе: «Командиру ни слова о моих невзгодах! Пусть пауки запутывают меня в свои сети. Это их дело. В небе паутины нет, там чисто. Когда внизу, на земле, меня захотят запачкать грязью, я взлечу еще выше и омою свое тело в солнечных лучах и блеске звезд… Сейчас от нас требуют научиться делать штопор? Хорошо, и штопор будем делать».
Майор Ангелов постучал в дверь. Услышав голос командира, приоткрыл ее. В кабинете полковника увидел советских специалистов и поспешил уйти, решив, что прервал какой-то важный разговор. Я встал, чтобы его вернуть.
– Ну входи же, входи, почему убежал?
– Ладно, браток, я потом. Хотелось побыть с тобой наедине. Не привык я разговаривать с генералами, - начал оправдываться Стефан.
– Закончишь свои дела, тогда и увидимся.
– Ну до чего ты интересный человек! Мы закончили свою работу и сейчас просто беседуем. А генерала нечего [93] стесняться. Входи - и сам убедишься, какой это замечательный человек!
На наших отношениях никак не сказывалась разделяющая нас служебная дистанция. Мы оставались друзьями, какими были и в первые месяцы в Казанлыке. Сохранились и прежняя взаимная симпатия и преданность. Взволнованный, я представил Стефана гостям.
– Я прибыл выяснить все относительно штопора, а не в гости.
Генерал Зимин, сидевший в кресле, с улыбкой наблюдал за нами. Он сразу догадался, что мы со Стефаном закадычные друзья.
– Раз он приехал выяснить все о штопоре, да еще и с таким настроением, все будет в порядке, - засмеялся генерал.
– Ох уж мне этот штопор! Увидите, что не так он страшен.
– Товарищ генерал, мы думали, что и ночные полеты опасны, однако сейчас наши летчики гоняются за звездами и утверждают, что ночью небо более красиво, - неуверенно вступил в разговор с советскими специалистами Стефан.
– А когда освоим и штопор, просто не представляю себе, что тогда они будут говорить.
– Для воздушного бойца-истребителя чрезвычайно важно в совершенстве владеть всеми приемами высшего пилотажа, в том числе и уметь выполнить такую сложную фигуру, как штопор. Такова стоящая перед нами задача.