Закат в крови(Роман)
Шрифт:
— Ваше превосходительство, — Ивлев положил на стол фотографию, — пожалуйста, взгляните… Здесь, на углу улиц Бурсаковской и Гимназической, во дворе гостиницы Губкина, в гробу запечатлен Корнилов. Лежит он на телеге немца из Гначбау Давида Фрука.
Деникин надел очки:
— Да, на телеге Лавр Георгиевич… Эта фотография кладет конец всем сомнениям. Откуда добыли ее?
— У американского корреспондента Гана. Она была ему подарена на станции Тихорецкой неким Чистовым. Посмотрите на обратную сторону. Чистов удостоверил ее собственной печатью.
— В самом деле. — Деникин взял карточку в руки и прочел: — «На память
Деникин защелкнул портфель на оба замка, вернул его в ящик письменного стола.
— А когда же вы покажете нам портрет Лавра Георгиевича? — спросил он. — Его наброски вы делали еще в Мечетинской.
— Он так и остался у меня в набросках, — ответил Ивлев. — Для работы над портретом нужны досуг, уединение.
— Это я вам предоставлю. Садитесь, пожалуйста. — Деникин указал на кресло перед столом. — Хочу спросить, как вы думаете написать Лавра Георгиевича? Ведь вы, как никто другой, хорошо знали его.
Ивлев помолчал. Перед его мысленным взором возник Корнилов, рассматривающий в бинокль через окно своей комнатушки пригород Екатеринодара.
— Мне особенно памятен Лавр Георгиевич в раннее утро тридцать первого марта перед своей гибелью. Стоит он неподвижно и пристально смотрит в окно. В его узких глазах чернота, мрак…
— А может быть, вы изобразите Лавра Георгиевича, верхом объезжающего колонны войск? — предложил Деникин. — Позади него конвой из текинцев. Как и другим участникам «ледяного похода», мне он особенно памятен в эти моменты инспектирования армии. Будь я художником, то непременно изобразил бы, как по широко разлившемуся весеннему половодью вброд идет Корниловский полк. Офицеры в фуражках разных родов войск, в папахах, казачьих шапках. Вода по колено. Полы потрепанных шинелей подоткнуты за пояс. Идут, понуро опустив голову. И вдруг перед ними вырастает Корнилов. Офицеры разом подтягиваются, приободряются, глубокая вера в него воодушевляет и вливает в них силы… По душе ли вам такой сюжет?
— Видите ли, ваше превосходительство, — боясь, что его прервут, быстро заговорил Ивлев, — последнее время некоторые военачальники, такие, как Покровский, своими репрессиями низводят все наше дело к карательной экспедиции. Вера иссякает. А мы теперь не выдвигаем захватывающих идей, способных увлечь за собой и солдатские и трудовые массы…
— Ничего, поручик, не унывайте! — Генерал добродушно улыбнулся. — Мы в ближайшее время создадим огромнейшее учреждение, этакую грандиозную фабрику пропаганды. Ее листовками, плакатами, лозунгами, воззваниями забросаем всю Россию. — Деникин поднялся из-за стола. — Для работы в этом учреждении привлечем политических деятелей, лучших писателей, журналистов, художников, ученых, профессоров. Как назовем учреждение, я еще не знаю, не в названии дело. Главное — побить большевистскую пропаганду. Уже сейчас в Екатеринодаре и Ростове профессор Соколов ведет переговоры с видными представителями русской мысли
— Все это утешительно, — согласился Ивлев, — но, ваше превосходительство, нужно выдвинуть главную идею, за которую мы сражаемся…
— Она мною уже провозглашена: за великую, неделимую, единую Россию! Разве выше этого есть что-либо? — Деникин дал понять, что заканчивает разговор с адъютантом. — Посмотрите, как поднялось казачество Дона и Кубани… В борьбе за Россию мы вышли на большую дорогу. Первое дело теперь — умно заниматься военными делами, побеждать оружием.
Глава двадцать пятая
В сентябре умер генерал Алексеев, считавшийся верховным руководителем Добровольческой армии. А за пять дней до этого Ивлев прочитал в газете «Вольная Кубань» о кончине в Новочеркасске жены Корнилова.
А ведь еще и года не прошло после памятного вечера с пельменями и злополучным гривенником! Все, кто ел те новогодние пельмени, уже отошли в другой мир: Неженцев, Корнилов, Марков, жена Корнилова, Алексеев. Остался он, Ивлев, один. «Не витает ли смерть над каждым из нас? Не хоронят ли мертвые мертвых? — неотвязно ворошилась в голове Ивлева трагическая мысль. — Почему я надеюсь, что восемнадцатый год не будет и для меня последним?»
Гроб с телом Алексеева под протяжные звуки похоронного марша вынесли на руках и поставили на лафет пушки Деникин, другие генералы, атаман Филимонов. Процессия медленно двинулась по Екатерининской улице.
Впереди офицеры несли пять венков — от командования Добровольческой армии, от Кубанского войска и правительства, от дивизий. Венок от так называемой партии «Народная свобода» нес Родзянко вместе с каким-то маленьким темнобородым господином в черных очках.
В шествии участвовал полностью Корниловский полк, расквартированный в Екатеринодаре.
Толпа провожающих растянулась на несколько кварталов и сейчас текла пестрым потоком через кирпичные триумфальные ворота, некогда воздвигнутые на углу Котляревской улицы в честь Александра III.
Намекая на роль, какую сыграл Алексеев в отречении от престола последнего царя, Ивлев сказал шагавшему рядом с ним Олсуфьеву:
— Не символично ли, что гроб нашего руководителя не миновал царских ворот?
— Да, в этом можно усмотреть некую усмешку судьбы… — согласился Олсуфьев. — Но я думаю о другом: Екатеринодар оказался роковым для обоих создателей Добровольческой армии. Со смертью Алексеева белое движение, мне кажется, стало совсем обезглавленным. Покойный был весьма искушен и опытен не только в военном деле, но и в политике. Все знают, что последние два года войны с Германией не царь, а он, Алексеев, по сути дела, был верховным главнокомандующим…
В самом деле, соглашался про себя Ивлев со словами Олсуфьева, после смерти Корнилова, Маркова, а теперь Алексеева остается лишь Деникин. Да и не в вождях только дело. Ведь все белые газеты сплошь пестрят траурными рамками некрологов, списками «павших смертью храбрых», извещениями о бесконечных панихидах и похоронах. Даже в дни, отмеченные успехами и победами!..
Процессия, миновав Екатерининский собор, дошла до Красной, потом по тихой Базарной улице вновь вернулась прямо к собору, где у главного входа на высокой паперти стоял весь причт во главе с архиепископом.