Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Омар затаенно вздохнул. Вот так. Жил себе худо-бедно, но тихо и мирно, в своей поэтической хижине, - и вдруг угодил в болото со змеями. Что значит царь! Оторвал человека от кровной, любимой работы - и даже не извинился, не спросил, имеет ли Омар желание служить ему в темных его делах.
Пришел визирь, уселся с ними, ничуть не обиженный давешней грубостью султана. Видно, привычен к подобным выпадам, уже притерпелся к ним. И Омару, похоже, придется к ним привыкать. Алгебра, с ее неумолимой логикой, здесь бесполезна. Здесь иные законы. Вернее, нет никаких. Главный
Братья-султаны разделили державу отца пополам. Мохамед получил Северо-Западный Иран, Азербайджан, Ирак и Сирию. Баркъяруку досталась восточная часть государства от Фарса до Хорезма. Область «для пропитания» он еще раньше выделил младшему братцу Санджару. Каждый провозглашался султаном в своих владениях. Но верховным правителем продолжал считаться Баркъярук, как самый старший из сыновей Меликшаха...
Все это Омар узнал из дальнейшей беседы. Значит, конники Мохамеда, взяв поэта в Нишапуре и препроводив его в Исфахан, посягнули на чужой удел и на чужого подданного.
«Выходит, я в цене, - усмехнулся с горечью Омар.
– Не умер, по счастью, с голоду, вылез - и теперь иду нарасхват. Не дай бог, скоро война из-за меня разгорится между царями...»
– Со своими делами мы управились сами, - вздохнул Мохамед. Он много пил, много ел, жадно и неряшливо. Насытившись, отер по степному обычаю жирные руки о брови, усики и сапоги. Лицо приобрело цвет спелой сливы. В любой миг удар его может хватить.
– Но тут свалилась на голову нашу другая забота. Эти шииты, батиниты, низариты... хашишины-исмаилиты или как их там, чтоб им усохнуть, этот проклятый Хасан Сабах!
– Да покарает его аллах!
– произнес весьма к месту визирь.
– Даже здесь, в Исфахане, от них проходу не стало! Знаешь, до чего дошло?
– Мохамед оглянулся на визиря и сделал Омару знак подвинуться к нему поближе.
– Разделились по кварталам, сбегаются толпами и похищают людей. Был какой-то слепой. В его доме на циновке сидела женщина, а под циновкой находился колодец, где обнаружили сорок убитых. Если кто не вернулся домой в положенный час, значит, он стал жертвой исмаилитов. Вот что творится у нас...
Но сей негодяй, - султан схватил визиря за курчавую черную бороду, прохваченную, как инеем, по краям сединой, - твердит, что все это - нелепые слухи!
Почему ты не очистишь город от них?
– дернул он визиря за бороду.
Может, ты сам исмаилит?
– встряхнул он визиря за бороду.
Может, не зря шейх Шараф уль-ислам Садреддин подозревает тебя в злых умыслах?
– терзал он, совсем невменяемый, визиря за бороду.
Телохранитель, огромный степняк с угрюмым лицом, безмолвно сидел тут же, в углу, и бесстрастно наблюдал за происходящим. Будто его тут нет. Но если б визирь шевельнул хоть пальцем в свою защиту, или Омар сдвинулся с места, чтобы ему помочь, тюрк мгновенно поразил бы их кривым мечом, который держал обнаженным на своих коленях...
Султан захрипел, отпустил визиря, упал на подушки. Его сизая бритая голова беспомощно свесилась с тахты.
–
– Идемте, друг мой...
– Куда вы, учитель?
– очнулся султан и приподнялся на локте.
– Не уходите. Вы будете жить здесь, со мной.
«Вот повезло!
– восхитился Омар.
– Хоть от счастья рыдай. Во весь голос...»
– Если б государь дозволил, я бы пошел покормить свою собаку, - кивнул Омар смиренно на жирные кости на скатерти.
– А! У тебя есть с-собака?
– пробормотал султан, вновь роняя голову.
– У меня их м-много. Но я им не верю... Не верю!
– вскинулся юный правитель и вновь потянулся к бороде визиря. Но проворный придворный успел юркнуть за дверь.
– Я верю т-тебе... Ты теперь мой надим - друг, советчик и ox-хранитель. Ты м-мой верный пес...
Омар отшатнулся, вскинул руки к груди, будто желая отбросить тяжелый камень оскорбления. В глазах его смутно белело открытое горло султана.
Оно будто само просилось, чтобы его перегрыз Басар. Телохранитель только и успеет, что оглянуться.
Эх! Если б не «Книга печали»...
Омар, испугавшись себя, подавил искушение, от которого у него самого на душе сделалось мерзко, нашел в прихожей щербатую старую миску: «Можно?» Ополоснул ее водой из кувшина, сложил кости, украдкой добавив кус мяса, - и вынес Басару.
Тот, как всегда, не спеша, с благородным видом, деликатно, подошел к миске и выжидательно взглянул на хозяина.
– Отойдем, - предложил поэт.
– Стеснительный пес. Не ест при посторонних...
Визирь задумчиво оглаживал растрепанную бороду. Ему, конечно, было больно, но визирь улыбался.
– Как вы нашли молодого султана?
– спросил он с обычным тихим весельем.
– Государь... не совсем здоров, - ответил поэт осторожно.
– У него... излишне горячий темперамент. Надо бы делать ему кровопускание.
Визирь долго молчал.
– Это мысль!
– согласился он наконец безмятежно. И сказал вдруг раздельно и веско: - Давно пора пустить ему кровь. Не так ли?
– вскинул он на Омара честные наивные глаза...
Поэт отступил и застыл, раскрыв рот от изумления. Что происходит в этой несчастной стране? Вышел телохранитель. Кивок назад, через плечо: «Зовет государь».
«О боже!
– подумал Омар с тоской.
– Напрасно хулят человека, который сторонится людей и не лезет в толпу. Один ты всегда знаешь, чего хочешь и что будешь делать. Но стоит возле тебя оказаться другому человеку, ты уже не свободен в своих поступках и должен подлаживаться к нему - волей или неволей. Он чего-то ждет от тебя. Отчаянно уповая на твои какие-то возможности. Которых, увы, нет и не известно, когда они будут.
Ладно б, если это служило доброму делу. Нет, чаще ты, сам того не желая или даже не зная, способствуешь дурному. Или, хуже того, тебе совершенно ненужному, неинтересному. К которому ты не имеешь никакого касательства. Когда в этой дурацкой стране усвоят такое понятие, как уважение к человеку, к его образу мыслей?»