Заклятые враги
Шрифт:
– Не тогда, когда армия пойдёт с Эрроки.
Самаранта подняла голову, и её пустые - только морально, - глазницы сверкнули отчаяньем и кошмаром. Она жалела о том, что случилось, жалела о том, что рассказывает это, но Марисса не могла до конца понять, почему именно.
– Королева Лиара казнила Дарнаэла Второго сегодня на рассвете. Тэзра говорила, что всё уже предрешено, он никогда не сдастся.
– И… - Марисса запнулась.
– Если Элвьента и Эррока столкнутся, им будет не до Торрессы. Но всё же, - она прищурилась, - мне казалось, что ты прибудешь не одна. Я была уверена, что
Самаранта не отвечала довольно долго. Она всё кусала тонкие, превратившиеся в сплошную линию за долгие годы, которые женщины не видели друг друга, губы, будто бы пыталась разбить их бледность кровавыми полосами. А после - подняла голову и улыбнулась равнодушно и холодно, словно сумасшедшая.
– Это чудовище не может быть моей дочерью. Я родила обыкновенную девчонку, а не то, во что она превратилась.
Она коснулась маленькой иконки на своей груди, а после дёрнула её на себя - портрет богини упал на мраморный пол.
– Я больше не верю в неё, - проронила Самаранта, - а значит, ничто не помешает нам завоевать божественный континент, сестричка.
Марисса не отказалась бы разделить с нею эту жуткую уверенность.
***
Бонье знал, что у него, скорее всего, ничего не получится. Он - не слабый хлипкий мальчишка, конечно, которого надо толкать в пропасть подвигов, чтобы он сыграл там отменную жертву, вот только и героя с него не будет.
Когда-то давно один из его друзей сказал, что есть прирождённые воины - что-то вроде Дарнаэла Тьеррона, вечно на коне, вечно со шпагой, безумием в глазах и отчаянным желанием пристрелить врага напротив, - а есть прирождённые любовники, которым стоит только покорять женские сердца. Бонье тогда смеялся и причислял себя ко второму типу, зная, что воина с него никогда не будет, но мама видела жизнь иначе. Мама считала, что он должен вскочить на лошадь в безумной маске дикого мстителя и уничтожить весь мир за то, что они убили Марту.
Он так долго пытался избавиться от мысли о том, что рад смерти Марты! Ведь это его драгоценная сестричка, он должен любить её, он должен грустить по временам, когда они могли хохотать и бродить по улицам столицы, наблюдая за тем, как вокруг пролетает народ!
Это его младшая сестра, что искала бы защиты от своего кошмарного мужа и его дяди у него в объятиях, которая рыдала бы у него на плече, а после объявляла бы Кэору и Дарнаэлу маленькую войну, пока они наконец-то вновь не сойдутся в примирении.
Но Марта оказалась чем-то другим. В ней не было смирения, в ней не было любви к своему отражению в зеркале, хотя присутствовала страсть по отношению к противоположному полу. В ней было слишком много бунта, крови и чего-то дикого и отвратительного.
Бонье всегда осуждал её и, признаться, был так счастлив, когда наконец-то он оказался единственным, на кого могла опереться матушка, когда Марта умчалась в Элвьенту, дабы начать новую прекрасную жизнь со своим драгоценным Кэором.
Но когда прошла ненависть к тем, кто отобрал у него сестру, он вдруг пожалел королевского племянника-стражника, пожалел, что тот не знал всю жизнь Марты от начала и до конца и сумел влюбиться в тот чистый, выдуманный, оттёртый щёткой образ, на который на самом
Кэор, может быть, заслуживал чего получше, но Марта ведь была ему родня, поэтому приходилось играть в грусть по её пропаже.
Теперь она погибла. Теперь Бонье уже не ломал комедию, но всё же, никак не мог избавиться от предчувствия, что Марта, даже её покойная тень, всё ещё стоит между ним и его счастьем. Ведь он мог спокойно унаследовать государство, Галатье бы сделал это - у него не оставалось выбора, - и править, оставаясь любовником, не воином.
Но мать пыталась отомстить, толкала его на поиск союзников, которых Бонье не знал даже, где можно встретить. Ведь он должен поднять всю страну, должен отыскать человека, способного убить десяток воинов Элвьенты, а потом - целую толпу таких.
Либо придумать гениальный план, который с лёгкостью воплотится в жизнь, стоит ему только пожелать этого. Не самая простая задача, стоит согласиться с собственным мнением и перестать страдать.
Ему, может, и корона не нужна. Лишь бы матушка не ограничивала нормальную жизнь - но ведь они в трауре и они собираются воевать.
Бонье остановился и одёрнул рукава чёрной рубашки. Темнота в собственной внешности его теперь тоже раздражала, хотелось сорвать всё это чёрное, дразнящее, раздражающее, отбросить в сторону, вернуть себе маленькую капельку счастья или чего-нибудь в этом стиле.
Он стоял у фонтана и смотрел в грязную воду. Было душно - только-только прошёл дождь, и парень надеялся, что его обувь не покроется отвратительными мелкими пятнышками, что так просто затирают блеск и некое подобие сияния, на которое он всё ещё хотел бы надеяться.
Ему было грустно не из-за сестры. Сколько б Бонье не сопротивлялся, период грусти и скорби по Марте давно миновал, он давно уже смирился с тем, что с нею случилось. Казнили и казнили, былое не вернуть. Но он не мог вернуться, пока не отыщет способ завоевать Элвьенту, а это практически нереально.
– Чем ты расстроен, дитя моё?
Бонье резко поднял голову. Ему казалось, что даже шейные позвонки неприятно хрустнули - парень опустился на бортик фонтана, опустил руку в тёплую воду, пытаясь смыть осколки своего страха хотя бы так.
Он плохо знал этого человека. Помнил, что он был магом то ли в Элвьенте, то ли в Эрроке, но - смутно, и, кажется, тогда незнакомец выглядел чуть старше. Сейчас некоторые морщины на его лице разгладились, будто бы он отчаянно пытался смотреть прямо и ровно, не вызывать раздражения своими старыми бороздами на лице.
Его звали Тэллавар, это Бонье тоже прекрасно знал. Но сейчас от старого мага веяло какой-то неведомой силой, и он впервые подумал, что чары, может быть, станут универсальным ключом к победе.
– Я… - он запнулся. Что-то заставляло говорить не просто правду - чистую правду, о существовании которой Бонье давно уже успел позабыть. Слова, которые вот-вот должны были сорваться с его языка, казались до такой степени логичными и простыми, что он никак не мог остановить себя.
– Я должен… - сопротивляться - вот что надо сделать. Бонье старался сжать губы покрепче, но маг смотрел на него так пристально и с такой надеждой.