Закон Моисея
Шрифт:
— Джорджия, я хочу заботиться о тебе. Я не могу заботиться об Илае. Но я могу позаботиться о тебе.
— Мне это не нужно, Моисей. Мне не нужен кто-то, кто будет наполнять для меня ванну или относить по лестнице наверх. Хотя я и не жалуюсь.
Мне не на что было жаловаться. Его руки в моих волосах и поднимающийся пар, который нас окутывал, вызывали во мне желание затащить Моисея в ванну, неважно, одетые мы или нет, и погрузиться в глубокий сон, находясь в тепле и безопасности, становясь более умиротворенной, чем когда-либо прежде.
— Мне не нужен твой дом, Моисей, — тихо произнесла я.
Его руки замерли в моих волосах.
—
Я затрясла головой, и он крепче сжал мою голову. Несколько секунд Моисей просто молчал, но не отстранялся и медленно перебирал пальцами мои волосы, приглаживая и убирая их за спину.
— С этим домом все в порядке, Джорджия, — произнес он в конце концов. — В этом все дело? Он не доставляет никак неприятностей. Не место приносит проблемы. Их приносят люди. Я, — произнес он смиренным голосом, и я бросила на него такой же смиренный взгляд.
— Нет. Это не так, Моисей. Мне не нужен твой дом. Мне нужен ты.
29 глава
Моисей
Я оставил ее в ванной комнате, из-под закрытой двери которой просачивались тепло и благоухание. Я слышал тихое шуршание и всплески воды, когда Джорджия двигалась, и осознал, что держу в руках кисточку для рисования, пристально вглядываясь в темноту через окно своей старой комнаты. Я обратил внимание, что в окнах дома Джорджии все еще горел свет, и надеялся, что ее родители не мечутся в панике из-за того, что она находилась рядом со мной. Какой-то фургон стоял с незаглушенным двигателем на углу между нашими домами. Большой дизельный фургон, похожий на тот, который водит Терренс Андерсон, судя по описанию Джорджии. Эта мысль вызвала во мне тот же тошнотворный ужас, который я испытал, когда она мне рассказывала, как ползла по грязному полу, старясь, чтобы он ее не заметил.
Пока я наблюдал, фургон сорвался с места и неторопливо двинулся вниз по дороге, повернув в следующем квартале, где я уже не мог его видеть. Даже несмотря на появление Терренса Андерсона, разумом я полностью находился рядом с Джорджией по другую сторону стены. Я представлял волосы, зачесанные на макушку, длинные руки и ноги, распростертые на белом фарфоре ванной, темные ресницы, слегка приоткрытые пухлые губы, но я подавил в себе порыв начать рисовать каждую мельчайшую деталь, которую мой разум с готовностью предоставил. Если уж Вермеер смог найти красоту в трещинах и пятнах, то я мог только представить, что создам, глядя на поры ее кожи.
Если бы я только знал, как сделать Джорджию частью своей жизни, или как стать частью ее жизни, может, тогда тревога, которую я чувствовал, отступила бы. Меня всегда нелегко было любить. Некоторые краски перекрывают все остальные, а некоторые просто не смешиваются.
Но я хотел попытаться. Я так сильно хотел попытаться, что у меня затряслись руки, и кисточка выпала из пальцев. Я подхватил ее и подошел к установленному в углу мольберту. Холст взывал ко мне, и я начал смешивать немного одной краски, немного другой. Что я говорил Джорджии так много лет назад? Какие цвета я бы использовал, чтобы нарисовать ее? Светло-оранжевый, золотистый, розовый, белый. Маленькие тюбики, которые я купил оптом, были подписаны причудливыми названиями, но я помнил наизусть цвет краски в каждом из них.
Широкий мазок кисти создал линию ее шеи на холсте передо мной, маленькие извилистые полосы
Я почувствовал, как Джорджия подошла ко мне сзади, и остановился, вдыхая ее запах, прежде чем повернуть голову и взглянуть на нее. Она снова надела свои тренировочные шорты, вместо пыльной толстовки на ней был тонкий белый топ, а ноги остались босыми.
— Я хотел нарисовать тебя, — промолвил я с целью объясниться.
— Зачем?
— Потому что, потому что, — я спешно искал причину, только чтобы Джорджия не стояла неподвижно, а я бы на нее не пялился. — Потому что Илай хочет, чтобы я тебя нарисовал.
Это была не совсем ложь.
— Правда? — ее голос прозвучал слабо, и она взглянула на меня почти застенчиво.
Было странно видеть ее такой смущенной.
— Я помню, ты хотела, чтобы я нарисовал тебя. Раньше.
— Я хотела много чего, Моисей.
— Я знаю.
Я был решительно настроен дать ей то, что она хотела. Все и вся, что было в моих силах.
— Илаю нравилось рисовать?
Я никогда не спрашивал у нее, походил ли он хоть чем-нибудь на меня. Я надеялся, что нет.
Она начала качать головой, но потом остановилась и рассмеялась. И в тот момент я увидел вспышку забытого воспоминания, словно заглянул внутрь ее головы. Но оно шло не от нее. Илай сидел на подоконнике, скрестив ноги, и улыбался так, словно скучал по мне. По нам обоим. И глаза Джорджии наполнились теплом, когда она рассказала мне о том эпизоде, даже не подозревая, что я уже видел его в ярких красках у себя перед глазами.
— Было поздно. С самого рассвета я была на ногах и за весь день не присела ни на минуту. Илай плакал. Мама с папой уехали. Уже пора было ложиться спать, а Илай все еще не поужинал и не помылся, и я была готова расплакаться вместе с ним. Я подогрела остатки спагетти и открыла банку персиков, пытаясь успокоить Илая, который хотел на ужин куриный суп с лапшой. Он хотел домашний суп с толстой лапшой, но я сказала ему, что его нет, и что я приготовлю суп на выходных. Или бабушка приготовит, потому что у нее он получается лучше, чем у меня. И я постаралась угодить Илаю оставшимися спагетти. Но он их не хотел. Я проявила упорство, посадив его за стол и наполнила тарелку, пытаясь убедить, что это именно то, что он хочет. Я поставила перед ним стакан молока и его любимую тарелку в форме трактора, наполненную лапшой с соусом с одной стороны и кусочками персиков с другой.
Она замолчала, и ее губы слегка задрожали. Но она не заплакала. И Илай продолжил с того момента, где она остановилась. Илай показал мне, как он взял тарелку и перевернул над головой. Сок вперемешку с персиками вытек ему на волосы, сползая вниз по пухлым щекам и шее. Потрясенная Джорджия просто тупо уставилась на него. Выражение ее лица было почти комичным от того, насколько сильно она пришла в ярость. Затем она опустилась прямо в лужу на кухонном полу и начала перечислять вещи, за которые была благодарна. Так же, как некоторые люди считают до десяти, когда пытаются удержать себя от того, чтобы взорваться. Илай знал, что у него большие неприятности. Из-за его тревоги воспоминание стало расплывчатым, будто у него подскочило сердцебиение, пока он наблюдал за тем, как его мама пытается не потерять самообладание.