Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Стало быть, м-ръ Слешеръ — хорошій операторъ? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Знаменитость! — отвчалъ Гопкинсъ. — Недавно онъ сдлалъ ампутацію мальчику — нужно было отрзать ногу повыше колна. Что-жъ вы думаете? Мальчикъ въ продолженіе операціи скушалъ пять яблоковъ и тминную коврижку. Потомъ уже, когда все было кончено, онъ спросилъ преспокойно, долго-ли будутъ играть съ его ногой? — A нога ужъ закупорена была въ банку.
— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, въ величайшемъ изумленіи.
— Э, полноте! Да это y насъ нипочемъ, — возразилъ Джекъ Гопкинсъ. — Не правда ли, Бобъ?
— Трынъ-трава, — подтвердилъ м-ръ Бобъ Сойеръ.
— Кстати, Бобъ, — сказалъ Гопкинсъ, бросая едва замтный взглядъ на внимательное лицо м-ра Пикквика, — вчера вечеромъ y насъ былъ прелюбопытный случай. Въ клинику привезли
— Проглотилъ что, сэръ? — прерваль м-ръ Пикквикъ.
— Ожерелье, — повторилъ Джекъ Гопкинсъ, — но, разумется, не вдругъ, — Это было бы слишкомъ много и для васъ, не только для ребенка. Такъ ли, м-ръ Пикквикъ? Ха, ха, ха!
М-ръ Гопкинсъ былъ, очевидно, въ веселомъ расположеніи духа. Получивъ отъ ученаго мужа утвердительный отвтъ и еще разъ позабавившись надъ своею остротою, онъ продолжалъ:
— Дло происходило вотъ какъ. Родители ребенка, о которомъ я имлъ честь доложить вамъ, люди бдные. Сестра его купила себ ожерелье — простое ожерелье изъ большихъ черныхъ бусъ. Ребенокъ, до страсти любившій игрушки, подтибрилъ это ожерелье, спряталъ, поигралъ съ нимъ, разрзалъ нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотилъ сперва одну бусу. Это показалось ему превосходною забавой, и на другой день онъ проглотилъ еще одно зерно.
— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. — Какой страшный случай! Прошу извинить, сэръ. Продолжайте.
— На третій день утромъ ребенокъ проглотилъ уже дв бусы, a тамъ, еще черезъ день, угостилъ себя тремя, и такъ дале. Въ продолженіе недли онъ скушалъ все ожерелье, ровно двадцать пять бусъ. Сестра, между тмъ, двушка смтливая, промышлявшая трудами своихъ рукъ, скоро догадалась, что пропало ея ожерелье, которое, должно замтить, было почти единственнымъ ея сокровищемъ. Можете представить, что она выплакала вс глаза, отыскивая свою драгоцнность. Вс поиски, разумется, были безполезны. Черезъ нсколько дней семейство сидло за столомъ и кушало жареную баранину подъ картофельнымъ соусомъ. Ребенокъ былъ сытъ, и ему позволили играть тутъ же въ комнат. Вдругъ послышался страшный шумъ, какъ будто отъ крупинокъ града. — "Что ты тамъ возишься?" спросилъ отецъ. — "Я ничего, папенька", — отвчалъ ребенокъ. — "Ну, такъ перестань же,"- сказалъ отецъ. Послдовало кратковременное молчаніе, и затмъ въ комнат опять поднялся страшный шумъ. — "Если ты не перестанешь, чертенокъ, — сказалъ отецъ, — я упрячу тебя въ темный чуланъ на хлбъ да на воду." — И когда вслдъ затмъ онъ скрпилъ свою угрозу толчкомъ, шумъ и стукотня увеличились, по крайней мр, во сто разъ. — "Тьфу ты, пропасть, — сказалъ отецъ, — эта суматоха чуть-ли не въ немъ самомъ". "Во мн самомъ, — подхватилъ ребенокъ, — я проглотилъ сестрицыно ожерелье". Ну, само собою разумется, отецъ тотчасъ-же схватилъ ребенка и побжалъ съ нимъ въ госпиталь, a бусы, можете представить, забарабанили такую тревогу, что ротози принялись таращить свои глаза и вверхъ и внизъ, желая разгадать, откуда поднимался такой необычайный шумъ. Этотъ интересный субъектъ теперь y насъ въ госпитал,- заключилъ Джекъ Гопкинсъ, — и его принуждены были закутать солдатскою шинелью, чтобъ онъ не безпокоилъ другихъ паціентовъ этимъ демонскимъ шумомъ.
— Необыкновенный, страшный случай! — вскричалъ м-ръ Пикквикъ, ударяя по столу сжатымъ кулакомъ.
— О, это пустяки! — сказалъ Джекъ Гопкинсъ. — Не правда ли, Бобъ?
— Разумется, пустяки, — отозвался м-ръ Бобъ Сойеръ.
— Въ нашей профессіи, могу васъ уврить, сэръ, бываютъ иной разъ довольно странныя явленія, — замтилъ Джекъ Гопкинсъ.
— Можно вообразить! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
За другимъ стукомъ въ дверь вошелъ широкоголовый молодой человкъ въ черномъ парик, a за нимъ появился скорбутный юноша съ величайшими, тугонакрахмаленными брыжжами. Слдующимъ гостемъ былъ джентльменъ въ ситцевой рубашк, украшенной розовыми якорями, и по слдамъ его пришелъ блдный юноша, съ огромными серебряными часами. Прибытіе щеголеватаго джентльмена въ батистовой рубашк и лакированныхъ сапогахъ довершило окончательнымъ образомъ комплектъ ожидаемыхъ гостей.
Вечеръ открылся приличнымъ образомъ — стаканами пуншу, благоухавшаго ромомъ и лимономъ. Затмъ среди комнаты поставили зеленый фризовый столикъ, и послдующіе три часа посвящены были ученымъ соображеніямъ
Когда, наконецъ, приведенъ былъ въ извстность окончательный результатъ всхъ робберовъ и пулекъ, м-ръ Бобъ Сойеръ, къ удовольствію всхъ и каждаго, объявилъ, что наступилъ приличный часъ для скромнаго ужина, изготовленнаго на холостую руку. Гости встали и разбрелись по уголкамъ, чтобъ не мшать готовить ужинъ.
Но приготовленія къ ужину совершались отнюдь не съ такою быстротой, какъ, можетъ быть, воображаетъ неопытный читатель. Надлежало прежде всего разбудить черномазую двицу, уснувшую на кухн за столомъ, — за этой церемоніей прошло около десяти минутъ; но, хотя она встала и даже протерла глаза, — нужно было употребить еще четверть часа, чтобы разъяснить ей сущность дла. Человкъ, котораго посылали за устрицами, къ несчастью, не получилъ предварительнаго наставленія откупорить ихъ на самомъ мст, a извстно, что откупоривать устрицы столовымъ ножомъ совсмъ не такъ удобно, какъ двузубой вилкой. Устрицъ достали весьма немного, и еще мене оказалось жареной говядины и ветчины, хотя мальчишка для закупки этой провизіи былъ заблаговременно отправленъ въ "магазинъ германскихъ сосисокъ". Зато портеру было вдоволь, и каждый съ превеликимъ аппетитомъ кушалъ сыръ, потому что портеръ былъ очень крпокъ. Такимъ образомъ ужинъ оказался вообще весьма удовлетворительнымъ, и компанія насытилась.
Посл ужина устроили жжонку и подали нсколько бутылокъ спиртуозныхъ напитковъ. Гости закурили сигары и приготовились пить; но тутъ вышло одно довольно непріятное обстоятельство, обыкновенное на холостыхъ квартирахъ. Между столовой посудой, взятой изъ трактира, замшались четыре хозяйскихъ стакана, заимствованные y м-съ Раддль. Черномазой двиц вдругъ, ни съ того ни съ сего, пришло въ голову отбирать эти стаканы для мытья, и на этотъ конецъ она обошла всю честную компанію, интересуясь знать, изъ какой посудины, хозяйской или трактирной, пилъ свой пуншъ тотъ или другой джентльменъ. Это было нехорошо, даже очень нехорошо, потому что посл этой церемоніи отбиранья четыре джентльмена остались вовсе безъ стакановъ. Къ счастію, Бобъ Сойеръ, обнаруживая находчивость, рдкую въ этихъ случаяхъ, вооружилъ джентльменовъ откупоренными бутылками и предложилъ каждому изъ нихъ тянуть изъ горлышка, сколько душ угодно.
Между тмъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапожкахъ, уже давно изъявлявшій безполезную готовность потшить публику своимъ неистощимымъ остроуміемъ, ршился теперь, пользуясь удобнымъ случаемъ, выставить себя въ приличномъ свт. Лишь только черномазая двица унесла стаканы, онъ началъ разсказывать длинную исторію объ одномъ политическомъ геро, котораго фамилію онъ совсмъ забылъ, хотя она вертлась y него на язык. Для поясненія дла онъ пустился въ мелочныя подробности относительно многихъ постороннихъ обстоятельствъ, тсно соединенныхъ съ настоящимъ анекдотомъ, котораго, однакожъ, онъ, какъ нарочно, никакъ не могъ припомнить въ эту минуту, хотя эту же самую исторію онъ разсказывалъ боле тысячи разъ въ послднія десять лтъ.
— Это, однакожъ, удивительно; вдь просто, еслибъ вы знали, вертится на язык, a никакъ не поймаю, — сказалъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапогахъ.
— Очень жаль, что вы забыли, — сказалъ м-ръ Бобъ Сойеръ, прислушиваясь между тмъ, какъ двушка стучала стаканами внизу, — очень жаль!
— Конечно, жаль, потому что, могу васъ уврить, исторія презанимательная, — сказалъ щеголеватый джентльменъ;- ну, да ничего, стоитъ подумать какихъ-нибудь полчаса, и я все припомню.
Наконецъ, къ великому удовольствію хозяина, стаканы, подвергнутые операціи вымыванья, снова воротились изъ кухни. Лицо м-ра Боба Сойера быстро прояснилось, и онъ повеселлъ въ одну минуту.