Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Какъ же, любезный, я бывалъ здсь на своемъ вку, — отвчалъ старикъ. — Отваливай, Самми!
— "Возлюбленное созданіе", — повторилъ Самуэль.
— Да это не стихи, я надюсь? — спросилъ отецъ.
— Нтъ, нтъ, — отвчалъ Самуэль.
— Очень радъ слышать это, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Поэзія — вещь неестественная, мой милый. Никто не говоритъ стихами, кром разв какихъ-нибудь фигляровъ, передъ тмъ, какъ они начинаютъ выдлывать разныя штуки передь глупой чернью, да еще разв мальчишки кричатъ на стихотворный
И, высказавъ эту сентенцію, м-ръ Уэллеръ закурилъ трубку съ критической торжественностью. Самуэль продолжалъ:
— "Возлюбленное созданіе, я чувствую себя просверленнымъ…"
— Нехорошо, мой другъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, выпуская облака. — Какой демонъ просверлилъ тебя?
— Нтъ, я ошибся, — замтилъ Самуэль, поднося къ свту свое письмо. — «Пристыженнымъ» надо читать, да только тутъ заляпано чернилами. — "Я чувствую себя пристыженнымъ".
— Очень хорошо, дружище. Откачивай дальше.
— "Чувствую себя пристыженнымъ и совершенно окон… — Чортъ знаетъ, что тутъ такое вышло, — проговорилъ Самуэль, напрасно стараясь разобрать каракульки на своей бумаг.
— Всмотрись хорошенько, мой милый, — сказалъ отецъ.
— Всматриваюсь, да ничего не разберу. Чернила, должно быть, гадкія. Вотъ только и осталось, что «н», да «м», да еще "ъ".
— Должно быть — «оконченнымъ», — " подсказалъ м-ръ Уэллеръ.
— Нтъ, не то, — возразилъ Самуэль. — «Оконтуженнымъ». — Вотъ такъ!
— Ну, это не совсмъ ловко.
— Ты думаешь?
— Никуда не годится. Стыдъ съ контузіей не склеится, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ глубокомысленнымъ тономъ.
— Чмъ же мн замнить это слово?
— Чмъ-нибудь по-нжне… Вотъ увидимъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, посл минутнаго молчанія. — Откалывай, Самми!
— "Я чувствую себя пристыженнымъ и совершенно оконтуженнымъ…"
— Постой, постой, дружище! — прервалъ старецъ, бросая свою трубку. — Поправь — "о_к_о_н_ф_у_ж_е_н_н_ы_м_ъ" — это будетъ поделикатнй.
— Оно и правда: стыдъ и конфузія всегда сольются, — отвчалъ почтительный сынъ, длая поправку.
— Всегда слушайся меня, мой другъ, — отецъ не научитъ дурному свое единственное дтище. — Отмахни теперь все сначала.
— "Возлюбленное созданіе, я чувствую себя пристыженнымъ и совершенно оконфуженнымъ, сбитымъ съ панталыка, когда теперь обращаюсь къ вамъ, потому что вы прехорошенькая двчоночка и вотъ все что я скажу".
— Изрядно, мой другъ, то есть, скажу я теб, это просто — деликатесъ, мой другъ, — замтилъ м-ръ Уэллеръ старшій, выпуская прегустое облако дыма изъ своего рта.
— Я ужъ и самъ вижу, что это недурно, — сказалъ Самуэль, обрадованный родительскимъ комплиментомъ.
— И что мн особенно
— Я тоже думаю, отче, — отвчалъ Самуэль.
— И справедливо думаешь, мой сынъ. Вдь посл этого, пожалуй, дойдешь до того, что какую-нибудь двчонку станешь называть единорогомъ, львицей, волчицей или какимъ-нибудь изъ этихъ животныхъ, что показываютъ въ звринцахъ.
— Правда твоя, отче, правда.
— Ну, теперь наяривай дальше, мой другъ.
Самуэль вооружился опять своимъ листомъ, между тмъ, какъ отецъ, отъ полноты сердечнаго восторга, затянулся вдругъ три раза, причемъ лицо его одновременно выражало снисходительность и мудрость. Картина была назидательная.
— "Передъ тмъ какъ тебя увидть, мн казалось что вс женщины равны между собою".
— Да такъ оно и есть: вс женщины равны, — замтилъ м-ръ Уэллеръ старшій, не придавая, впрочемъ, особенной важности этому замчанію.
Самуэль, не отрывая глазъ отъ бумаги продолжалъ:
— "Но теперь я вижу, что я судилъ тогда какъ мокрая курица, потому что вы, мой сладенькій кусочекъ, ни на кого не похожи и я люблю васъ больше всего на свт".
— Тутъ я немножко пересолилъ, старичина, — сказалъ Самуэль, — потому что соль, видишь ты, подбавляетъ смака въ этихъ вещахъ.
М-ръ Уэллеръ сдлалъ одобрительный кивокъ. Самуэль продолжалъ:
— "Поэтому ужъ я, милая Мери, пользуюсь привилегіей этого дня, — какъ говаривалъ одинъ джентльменъ, возвращаясь въ воскресенье домой изъ долговой тюрьмы, — и скажу вамъ, что, лишь только я увидлъ васъ первый и единственный разъ, подобіе ваше запечатллось въ моемъ сердц самыми яркими красками и несравненно скоре, нежели рисуются портреты на новоизобртенной машин,- можетъ быть, вы слышали объ этомъ, милая Мери: портретъ и съ рамкой, и стекломъ, и съ гвоздемъ, гд повсить рамку, новая машина мастачитъ только въ дв минуты съ четвертью, a сердце мое обрисовало вашъ образъ, милая Мери, и того скоре".
— Ну, вотъ ужъ это, кажись, смахиваетъ на поэзію, Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій сомнительнымъ тономъ.
— Нтъ, отче, не смахиваетъ, — отвчалъ Самуэль, продолжая читать скоре для отклоненія дальнйшихъ возраженій.
— "И такъ, милая моя Мери, возьмите меня Валентиномъ на этотъ годъ и подумайте обо всемъ, что я сказалъ вамъ. Милая моя Мери, я кончилъ и больше ничего не знаю".
— Вотъ и все! — сказалъ Самуэль.
— Не слишкомъ-ли круто перегнулъ, мой другъ, — спросилъ м-ръ Уэллеръ старшій.