Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Они уйдутъ, сударыня, уйдутъ сію-же минуту, — отозвался несчастный Бобъ. — Да, господа, ужъ не лучше-ли вамъ уйти, — продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ гостямъ:- мн, въ самомъ дл казалось, что вы ужъ черезчуръ пересолили.
— Ахъ, какъ это жаль! — сказалъ щеголеватый джентльменъ. — Мы вдь только-что разгулялись: погодить бы еще полчасика!
Дло въ томъ, что щеголеватый джентльменъ началъ мало-по-малу припоминать интересную исторію, которой ему не удалось разсказывать въ свое время.
— Этого, однакожъ, мы не стерпимъ, господа, — сказалъ отчаянный франтъ въ лакированныхъ сапогахъ.
— Разумется, не стерпимъ, —
— Нтъ, нтъ, Джекъ, перестань, пожалуйста, — сказалъ Бобъ Сойеръ, — псня превосходная, но мы ужъ докончимъ ее въ другое время. Вдь бда, если она переполошитъ весь домъ, — народъ буйный, чорть ихъ побери!
— Послушай, Бобъ, чего тутъ робть? — замтилъ Джекъ Гопкинсъ. — Одно слово, любезный, и я перебью вс окна, повыломаю вс двери, переломаю всю мебель. Ну, Бобъ, прикажи, душечка!
— Спасибо, любезный другъ, спасибо за доброе расположеніе, — проговорилъ несчастный Бобъ Сойеръ, — я никогда не сомнвался въ твоей дружб; но теперь, право, не лучше-ли намъ покончить.
— Что-жъ, м-ръ Сойеръ, скоро-ли уйдутъ эти скоты? — завизжалъ опять пронзительный голосъ м-съ Раддль.
— Вотъ только дайте имъ отыскать свои шляпы, сударыня, — сказалъ Бобъ. — Сейчасъ они уйдутъ.
— Уйдутъ! — заголосила м-съ Раддль, перегибаясь черезъ лстничныя перила въ то самое время, какъ м-ръ Пикквикъ, въ сопровожденіи Топмана, выходилъ изъ гостиной, — уйдутъ, a за какимъ дьяволомъ они приходили, смю спросить?
— Сударыня, — возразилъ м-ръ Пикквикъ, — позвольте вамъ замтить…
— Ахъ, ты, старый карапузикъ, и онъ туда же, — взвизгнула м-съ Раддль, еще больше перегнувшись черезъ перила. Вдь ты годишься въ ддушки всмъ этимъ ребятамъ, пьянчужка ты забулдыжный! Прочь, прочь, негодный пузанъ!
Не находя приличнымъ оправдываться передъ взбшенной бабой, м-ръ Пикквикъ быстро выбжалъ за ворота, гд немедленно присоединились къ нему Топманъ, Винкель и Снодграсъ. М-ръ Бенъ Алленъ, взволнованный и настроенный на печальный ладъ, проводилъ ихъ до Лондонскаго моста и дорогой сообщилъ по секрету м-ру Винкелю, что онъ, Бенъ Алленъ, намренъ дать урокъ всякому джентльмену, который бы вздумалъ ухаживать за его сестрой Арабеллой, такъ какъ онъ уже давно предназначилъ ея руку своему закадычному другу, Бобу Сойеру. Выразивъ такимъ образомъ эту отчаянную ршимость, онъ залился горчайшими слезами и, махнувъ рукою, отправился въ обратный путь на свою квартиру, до которой, однакожъ, не суждено было ему добраться въ эту ночь. Постучавшись безъ всякаго успха въ двери двухъ или трехъ домовъ, онъ прилегъ, наконецъ, на крылечныхъ ступенькахъ колбасной лавки, въ твердой увренности, что спитъ передъ дверью своей комнаты, которую второпяхъ не усплъ отпереть.
Проводивъ, такимъ образомъ, въ угоду м-съ Раддль, всхъ своихъ гостей, горемычный Бобъ Сойеръ остался одинъ въ своей комнат, подл недопитыхъ пуншевыхъ стакановъ, и погрузился въ горькое раздумье относительно вроятныхъ событій наступающего утра.
Глава XXXIII. Мистеръ Уэллеръ старшій сообщаетъ критическія замчанія объ одномъ литературномъ произведеніи и потомъ, съ помощью своего возлюбленнаго сына, бросаетъ грязь въ лицо извстному достопочтенному джентльмену съ краснымъ носомъ
Читатели, можетъ быть, припомнятъ, что утро тринадцатаго февраля должно было предшествовать
"Любезный Перкеръ, все-ли идетъ хорошо?"
Въ запискахъ самого м-ра Перкера неизмнно содержался одинъ и тотъ же отвтъ:
"Любезный Пикквикъ, все какъ слдуетъ по возможности".
Дло въ томъ, что до окончательнаго засданія въ суд ничего не могло идти ни хорошо, ни дурно, и ученый мужъ тревожился напрасно.
Но кто изъ смертныхъ избгалъ когда-либо этого тревожнаго состоянія, какъ скоро нужно было первый разъ въ жизни, волею или неволею, явиться на спеціальный судъ присяжныхъ? — М-ръ Самуэль Уэллеръ, знакомый въ совершенств съ общими слабостями человческой природы, исполнялъ вс предписанія своего господина съ тмъ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое составляло самую рзкую и прекраснйшую черту въ его оригинальной натур.
Самуэль Уэллеръ сидлъ за буфетомъ, утшая себя прохладительнымъ завтракомъ и обильными возліяніями горячительной микстуры, долженствовавшей успокоить его посл продолжительныхъ утреннихъ трудовъ, какъ вдругъ въ комнату вошелъ молодой дтина около трехъ футовъ въ вышину, въ волосяной фуражк и бумазейныхъ шальварахъ, обличавшихъ въ немъ похвальное честолюбіе возвыситься со временемъ до степени конюха или дворника въ трактир. Онъ взглянулъ сперва на потолокъ, потомъ на буфетъ, какъ будто отыскивая кого-нибудь для передачи своихъ порученій. Разсчитывая весьма основательно, что порученіе его могло относиться къ чайнымъ или столовымъ ложкамъ заведенія, буфетчица "Коршуна и Джорджа" обратилась къ нему съ вопросомъ:
— Чего вамъ угодно, молодой человкъ?
— Нтъ-ли здсь одного человка, по имени Самуэля, — спросилъ юноша громкимъ голосомъ.
— A какъ прозвище этого человка? — сказалъ Самуэль Уэллеръ, озираясь кругомъ.
— A мн почему знать? — отвчалъ скороговоркой молодой джентльменъ, не снимая своей фуражки.
— Охъ, какой же вы заноза, молодой человкъ, — сказалъ Самуэль, — только знаете-ли что?
— A что?
— На вашемъ мст я припряталъ бы куда-нибудь подальше этотъ картузъ. Волосы — вещь дорогая, понимаете?
Молодой дтина скинулъ фуражку.
— Теперь скажите, любезный другъ, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — зачмъ вамъ понадобился этотъ Самуэль?
— Меня послалъ къ нему старый джентльменъ.
— Какой?
— Тотъ, что здитъ на дилижансахъ въ Ипсвичь и останавливается на нашемъ двор,- отвчалъ молодой дтина. — Вчера поутру онъ веллъ мн забжать въ гостиницу "Коршуна и Джорджа", и спросить Самуэля.
— Это мой родитель, сударыня, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, обращаясь съ пояснительнымъ видомъ къ молодой леди за буфетомъ. — Ну, еще что, молодой барсукъ?