Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Отвчайте на ваши имена, джентльмены, — сказалъ джентльменъ въ черномъ костюм,- Ричардъ Опвичъ.
— Здсь, — откликнулся зеленщикъ.
— Фома Гроффинъ.
— Здсь, — откликнулся аптекарь.
— Возьмите книгу, господа. Вы дадите клятву, что будете по чистой совсти и…
— Прошу извинить, милордъ, — сказалъ аптекарь, мужчина тонкій и высокій съ гемороидальнымъ цвтомъ лица, — я не могу быть присяжнымъ и надюсь, что вы освободите меня отъ этой обязанности.
— На какомъ основаніи, сэръ? — сиросилъ вице-президентъ Стерлейхъ.
— Въ аптек моей нтъ провизора, милордъ, — сказалъ аитекарь,
— Это до меня не касается, сэръ, — возразилъ м-ръ вице-президентъ Стерлейхъ. — Почему нть y
— Еще не пріискалъ, милордъ, — отвчаль аптекарь.
— Это весьма дурно и неосторожно съ вашей стороны, — сказалъ вице-призедентъ сердитымъ тономъ. Было извстно всмъ и каждому, что y м-ра Стерлейхъ чрезвычайно вспыльчивый и раздражительный темпераментъ.
— Знаю, что дурно, милордъ; но теперь ужъ этому пособить нельзя, — сказалъ аптекарь, — позвольте мн идти домой.
— Привести къ присяг этого господина! — закричалъ вице-президентъ.
Джентльменъ въ черномъ костюм началъ выразительнымъ и громкимъ голосомъ:
— Вы дадите при семъ торжественную клятву, что будете по чистой совсти и…
— Стало быть, милордъ, вы непремнно требуете, чтобъ я былъ присяжнымъ? — перебилъ аптекарь.
— Непремнно.
— Очень хорошо, милордъ: въ такомъ случа, я долженъ объявить, что прежде, чмъ кончится здсь этотъ процессъ, въ дом моемъ произойдетъ убійство. Можете располагать мною, если угодно.
И прежде, чмъ вице-президентъ собрался произнести отвтъ, несчастный аптекарь приведенъ быль къ присяг.
— Я хотль только замтить, милордъ, — сказалъ аптекарь, усаживаясь на скамь присяжныхъ, — что въ аптек моей остался одинъ только мальчикъ, разсыльный. Онъ довольно уменъ и расторопенъ, милордъ, но еще не усплъ ознакомиться съ аптекарскими аппаратами и, сверхъ того, забралъ себ въ голову, будто acidum hydrocianicum, синильная кислота, милордъ, приготовляется изъ лимоннаго сока, раствореннаго въ микстур изъ англійской соли. Я увренъ, милордъ, что въ мое отсутствіе онъ сдлаетъ гибельный опытъ. Впрочемъ, теперь уже это будетъ ваше дло, и совсть моя спокойна.
Съ этими словами аптекарь принялъ самую комфортабельную позу, и веселое лицо его выразило совершеннйшую преданность судьб.
Поведеніе аптекаря поразило глубочайшимъ ужасомъ чувствительную душу м-ра Пикквика, и онъ уже собирался предложить по этому поводу нсколько интересныхъ замчаній, какъ вдругъ вниманіе его было развлечено другимъ, боле назидательнымъ предметомъ. По всей палат раздался смутный говоръ, возвстившій о прибытіи м-съ Бардль. Сопровождаемая и поддерживаемая пріятельницею своею, м-съ Клоппинсъ, интересная вдовица, склонивъ голову и потупивъ глаза, выступала медленно и неровными шагами на середину залы, и услужливые адвокаты приготовили ей мсто на противоположномъ конц той самой скамейки, гд сидлъ м-ръ Пикквикъ. М-ръ Додсонъ и м-ръ Фоггъ немедленно распустили надъ ея головою огромный зеленый зонтикъ, чтобъ укрыть свою прекрасную кліентку отъ взоровъ нескромной толпы. Затмъ появилась м-съ Сандерсъ, ведя подъ руку юнаго Бардля. При взгляд на возлюбленнаго сына, м-съ Бардль затрепетала, испустила пронзительный крикъ и облобызала его съ неистовымъ выраженіемъ материнской любви, посл чего съ нею сдлался глубокій обморокъ. Добрыя пріятельницы мало-по-малу привели ее въ чувство, и м-съ Бардль, бросая вокругъ себя отуманенные взоры, спросила голосомъ слабымъ и дрожащимъ, куда ее привели и гд она сидитъ. Въ отвтъ на это м-съ Клоппинсъ и м-съ Сандерсъ, оглядываясь во вс стороны, пролили горючіе потоки слезъ, между тмъ какъ Додсонъ и Фогтъ умоляли ее успокоиться ради самого неба. Сержантъ Бузфуцъ крпко вытеръ свои глаза большимъ блымъ платкомъ и бросилъ искрометный взглядъ на всхъ присяжныхъ. Вице-президентъ тоже, казалось, былъ разстроганъ до глубины души, и многіе изъ постороннихъ зрителей проливали самыя
— Мастерская обстановка, почтеннйшій! — шепнулъ Перкеръ м-ру Пикквику. — Додсонъ и Фоггъ повели отлично свое дло…
Когда Перкеръ говорилъ, м-съ Бардль начала мало-по-малу приходить въ себя, между тмъ какъ пріятельница ея м-съ Клоппинсъ, посл тщательнаго обозрнія пуговицъ юнаго Бардля, поставила его на полу, спиною къ матери и лицомъ къ президентской кафедр, чтобы такимъ образомъ онъ удобне могъ пробудить чувства соболзнованія и симпатіи въ сердцахъ присяжныхъ и судей. Этотъ маневръ сопровождался, однакожъ, значительными затрудненіями и упрямствомъ со стороны неопытнаго сына вдовицы: невинный младенецъ вообразилъ въ простот сердечной, что поставить его предъ глазами грознаго судьи значило — подвергнуть его заморской ссылк на вчныя времена за преступленіе неизвстнаго рода. Поэтому онъ долго плакалъ и кривлялся, прежде чмъ, при содйствіи господъ Додсона и Фогга, удалось сообщить правильную позицію его организму.
— Бардль и Пикквикъ, — провозгласилъ наконецъ джентльменъ въ черномъ костюм, вооруженный теперь огромнымъ листомъ бумаги.
— Милордъ, я имю честь быть защитникомъ вдовы, — сказалъ м-ръ сержантъ Бузфуцъ.
— Кто будетъ вашимъ ассистентомъ, братъ Бузфуцъ? — спросилъ судья.
При этомъ вопрос м-ръ Скимпинъ поклонилси и выступилъ впередъ, давая такимъ образомъ уразумть, что онъ иметъ честь быть ассистентомъ м-ра сержанта Бузфуца.
— Я защитникъ отвтчика, милордъ, — сказалъ м-ръ сержантъ Сноббинъ.
— Кто вашъ ассистентъ, братъ Сноббинъ?
— М-ръ Функи, милордъ.
— Сержантъ Бузфуцъ и м-ръ Скимпинъ защищаютъ истца, — проговорилъ судья, записывая имена ихъ въ свою книгу. — Отвтчика защищаютъ сержантъ Сноббинъ и м-ръ Мунки.
— Прошу извинить, милордъ, — Функи.
— Очень хорошо, — сказалъ судья:- я никогда не имлъ удовольствія слышать фамилію этого джентльмена.
Здсь м-ръ Функи поклонился и улыбнулся; судья то же поклонился и улыбнулся; и потомъ м-ръ Функи, раскраснвшись до самыхъ ушей, старался принять на себя по возможности спокойный и беззаботный видъ.
— Продолжайте, — сказалъ судья.
Еще разъ блюстители палатскаго благочинія прокричали по всей зал — "тише! тише!" М-ръ Скимпинъ взялъ бумагу, обратился къ присяжнымъ и въ буквальномъ смысл промурлыкалъ передъ ними экстрактъ, гд въ короткихъ словахъ изложена была сущность всего процесса. ГІрисяжные буквально не услышали ни одного слова, и содержаніе процесса теперь, какъ прежде, осталось для нихъ таинственною загадкой.
Съ величайшимъ достоинствомъ и важностью сержантъ Бузфуцъ поднялся со своей скамейки, переговорилъ съ м-ромъ Додсономъ, пошептался съ м-ромъ Фоггомъ, накинулъ на плечи свою судейскую мантію, поправилъ свой парикъ и твердыми ногами взошелъ на кафедру для произнесенія своей рчи въ назиданіе присяжныхъ. Приступъ рчи былъ обыкновенный.
"Милостивые государи, — началъ сержантъ Бузфуцъ, — съ той поры, какъ началась моя служебная дятельность, и вплоть до настоящей минуты я еще ни разу не всходилъ на эту кафедру съ тми чувствами глубочайшаго волненія, которыя теперь проникаютъ весь мой организмъ при мысли объ ужасной отвтственности за дло, добровольно принятое мною подъ свою защиту. Несмотря на совершеннйшую увренность въ правот этого дла, я бы никогда, однакожъ, не ршился защищать его публично, если бы заране глубоко не былъ убжденъ, что вы, господа присяжные, при своей обычной проницательности и свтломъ ум, легко изволите усмотрть невинность моей кліентки и будете, вроятно, такъ же, какъ и я, сочувствовать ея душевнымъ скорбямъ и безотрадному положенію, въ какое поставила ее судьба, олицетворенная на этотъ разъ въ жалкомъ образ закоснлой безнравственности и порока".