Замогильные записки Пикквикского клуба

Диккенс Чарльз

— Такъ вы хлопочете, сэръ, насчетъ боле приличнаго помщенія? — спросилъ м-ръ Рокеръ, заглядывая въ конторскую книгу огромнаго формата. Помщеній y насъ вдоволь, м-ръ Пикквикъ. Вашъ а_р_т_е_л_ь_н_ы_й (chummage) билетъ будетъ, я полагаю, нумеръ двадцать седьмой, въ третьемъ этаж.

— Мой… что вы сказали? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Вашъ артельный билетъ, — повторилъ м-ръ Рокерь;- разв вы не понимаете этого?

— Не совсмъ, — отвчалъ улыбаясь, м-ръ Пикквикъ.

— Странно; это однакожъ ясно, какъ день, — сказалъ м-ръ Рокеръ. — Вы получите артельный билетъ на двадцать седьмой нумеръ въ третьемъ этаж, и т, которые станутъ жить съ вами въ одной комнат, будутъ вашими артельщиками По-англійски chum — слово, которое въ этомъ значеніи, едва-ли можетъ быть переведено на какой-нибудь изъ европейскихъ

языковъ также производныя отъ него: chums, chummed, chummage. Это собственно тюремные термины, возникшіе отъ особенныхъ обычаевъ, не-извстныхъ на европейскомъ континент. Постараемся объяснить приблизительно смыслъ этихъ словъ. Главный корпусъ тюрьмы, о которой идетъ здсь рчь, состоитъ изъ длиннаго каменнаго зданія, параллельнаго Фаррингтонской улиц. Онъ называется Masler's Side. Внутреннее размщеніе очень просто: въ каждомъ изъ пяти этажей проведена длинная и узкая галлерея отъ одного конца до другого, съ безчисленными дверями направо и налво. Подл этого зданія стоитъ особый корпусъ, назначенный собственно для бдныхъ арестантовъ, которые не въ состояніи платить за свое содержаніе въ тюрьм. Вс они ли и спали въ одной общей комнат, раздленной деревянными перегородками на особыя каморки или конуры. Если арестантъ при вход въ тюрьму объявлялъ, что y него есть деньги, ему предстояло одно изъ двухъ: или идти на такъ называемую "варфоломеевскую ярмарку", то есть, въ нижній этажъ, гд устроены т самые маленькіе казематы, въ которыхъ, какъ выразился м-ръ Пикквикъ, не можетъ никакимъ способомъ жить существо, одаренное разумною душою; или онъ могъ отправляться наверхъ, въ лучшіе номера. Въ томъ и другомъ случа, арестантъ долженъ былъ платить за себя одинъ шиллингъ и три пенни въ недлю, съ тою разницею, что въ каземат онъ могъ жить одинъ, a наверху ему надлежало подвергнуться такъ называемому chummage, или артельной систем. Могло случиться, что арестантъ получалъ для себя одного цлую комнату, въ томъ случа, когда вс другія комнаты были уже полны; но къ нему, приводили новаго арестанта, который, въ отношеніи къ нему долженъ былъ называться chum, артельщикъ, однокашникъ. Отъ этого новаго товарища можно было освободиться, заплативъ ему четыре шиллинга и шесть пенсовъ въ недлю. Этотъ послдній заключалъ, въ свою очередь, торговую сдлку съ другими арестантами, соглашавшимися поставитъ въ своей комнат лишнюю кровать для новаго жильца. Вс они, въ отношеніи одинъ къ другому, становились chums. Повторяемъ еще, что вс эти и многіе другіе обычаи, дававшіе поводъ ко многимъ печальнымъ явленіямъ, исчезли въ настоящее время. Примч. перев.}.

— A сколько ихъ тамъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Трое, — отвчалъ Рокеръ.

М-ръ Пикквикъ кашлянулъ.

— Одинъ изъ нихъ — докторъ, — продолжалъ м-ръ Рокеръ, выписывая какой-то вензель на клочк бумаги, — другой — мясникъ.

— Неужели! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.

— Мясникъ, сэръ, мясникъ, — повторилъ Рокеръ, поправляя кончикъ пера на одномъ изъ своихъ ногтей, — какимъ онъ былъ пройдохой въ свое время, если бы вы знали, сэръ! Помните-ли вы Тома Мартина, Недди, а? — заключилъ Рокеръ, обращаясь къ другому джентльмену въ контор, который соскабливалъ грязь со своихъ башмаковъ помощью перочиннаго ножа о двадцати пяти штукахъ, приспособленныхъ къ житейскому обиходу.

— Еще бы м_н_ не помнить! — отвчалъ этотъ джентльменъ, длая особенное удареніе на личномъ мстоименіи.

— Вдь вотъ подумаешь, что значитъ все это житейское-то море-океанъ! — сказалъ м-ръ Рокеръ, медленно покачивая головой съ-боку-на-бокъ и разсянно поглядывая изъ-за ршетчатаго окна, какъ будто передъ умственнымъ его взоромъ проносились восхитительныя сцены первой его молодости: — будто вотъ вчера только онъ задалъ тузовъ горемычному угольщику на набережной около Лисьяго холма. Вижу, словно теперь, какъ ведутъ его подъ руки два полицейскихъ сторожа: былъ онъ пьянь мертвецки: одинъ глазъ подбить и залпленъ сахарной бумагой, a сзади бжитъ бульдогъ, тотъ, что посл искусалъ мальчишку. Какъ время-то бжитъ. Недди, а?

Джентльменъ, къ которому относились вс эти замчанія, былъ, повидимому, весьма степеннаго и вовсе не разговорчиваго десятка. Онъ промычалъ въ отвтъ какой-то односложный звукъ, вроятно, утвердительнаго

свойства, и м-ръ Рокеръ, прерывая нить поэтическихъ воспоминаній, принужденъ былъ взять перо и обратиться къ дламъ обыкновенной жизни.

— A кто между ними третій джентльменъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, встревоженный нсколько описаніемъ своихъ будущихъ товарищей.

— Кто, бишь, этотъ Симпсонъ, Недди? — сказалъ м-ръ Рокеръ, обращаясь опять къ своему молчаливому собесднику.

— Какой Симпсонъ? — сказалъ Недди.

— Ну, тотъ, что живетъ въ двадцать седьмомъ наверху въ той артели, куда мы должны проводить этого джентльмена.

— Ахъ, да! — отвчалъ Недди, — теперь онъ ничего, собственно говоря, то есть, нуль.

— Какъ нуль? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Да такъ-съ. Сперва онъ былъ конокрадомъ; a теперь просто мошенникъ, съ вашего позволенія.

— Ну да, я такъ и думалъ, — подтвердилъ м-ръ Рокеръ, закрывая книгу и вручая м-ру Пикквику маленькій лоскутокъ бумаги, — вотъ вамъ и билетъ, сэръ.

Озадаченный этимъ черезъ чуръ поспшнымъ и безцеремоннымъ распоряженіемъ, сдланнымъ относительно его собственной особы, м-ръ Пикквикъ пошелъ назадъ въ тюрьму, обдумывая возможно лучшій планъ для будущаго образа своихъ дйствій. Убжденный, однакожъ, въ необходимости поговорить напередъ и познакомиться съ своими будущими товарищами, онъ поспшилъ взобраться на лстницу третьяго этажа.

Нсколько минутъ бродилъ онъ по темной галлере, стараясь разобрать номера на дверяхъ, и, наконецъ, принужденъ былъ обратиться къ мальчику изъ буфета, который былъ занятъ чисткой оловянной кружки.

— Не можете-ли сказать мн, мой милый, гд тутъ двадцать седьмой номеръ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Пройдите еще пять дверей, — отвчалъ мальчикъ, — увидите по лвой рук, прямо въ дверяхъ, портретъ джентльмена съ трубкой во рту: это и есть двадцать седьмой номеръ.

Соображаясь съ этимъ указаніемъ, м-ръ Пикквикъ сдлалъ еще нсколько шаговъ и замтилъ, наконецъ, начерченный мломъ портретъ вышеозначеннаго джентльмена, котораго онъ прямо ударилъ по лицу щиколками своихъ пальцевъ сперва тихонько, a потомъ нсколько погромче. Повторивъ этотъ процессъ нсколько разъ безъ всякаго успха, онъ слегка пріотворилъ дверь и заглянулъ.

Въ комнат былъ всего одинъ только джентльменъ, да и тотъ, казалось, не хотлъ обратить ни малйшаго вниманія на то, что могло произойти вокругъ него. Онъ высунулся изъ окна такимъ образомъ, чтобы не потерять равновсія, и съ большимъ усердіемъ старался плюнуть на центральный пунктъ шляпы одного изъ пріятелей, гулявшихъ внизу во двор. Напрасно м-ръ Пикквикъ откашливался, чихалъ, сморкался и пробовалъ говорить: джентльменъ, углубленный въ свое интересное и многотрудное занятіе, ничего не видлъ и не слышалъ. Наконецъ, посл нкотораго колебанія, м-ръ Пикквикъ подошелъ къ окну и легонько дернулъ его за фалды фрака. Незнакомецъ быстро выставилъ свои голову, руки и плечи и, озирая м-ра Пикквика съ нотъ до головы, спросилъ его довольно угрюмымъ тономъ, какого дьявола ему надобно здсь.

— Мн кажется, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, взглянувъ на свой билетъ, мн кажется, это долженъ быть двадцать седьмой номеръ въ третьемъ этаж.

— Ну?

— Я пришелъ сюда вслдствіе вотъ этой бумаги, которую мн вручили въ контор этого заведенія.

— Подайте ее сюда.

М-ръ Пикквикъ повиновался.

— Рокеръ, чортъ бы его побралъ, могъ бы, я думаю, отправить васъ къ другой артели, сказалъ м-ръ Симпсонъ (то былъ онъ, прежній конокрадъ и теперешній мошенникъ), посл кратковременной паузы, въ продолженіе которой лицо его приняло самое пасмурное и угрюмое выраженіе.

М-ръ Пикквикъ былъ собственно такихъ же мыслей; но изъ учтивости не сказалъ ничего.

М-ръ Симпсонъ погрузился на нсколько минутъ въ глубокое раздумье и потомъ, выставивъ опять свою голову изъ окна, испустилъ пронзительный свистъ, сопровождавшійся громкимъ произнесеніемъ какого-то слова. Какой смыслъ заключался въ этомъ слов, м-ръ Пикквикъ не могъ догадаться съ перваго раза; вскор однакожъ оказалось, что это было, по всей вроятности, прозвище м-ра Мартына, потому что вслдъ за свистомъ раздавались на двор многочисленные голоса, кричавшіе: "мясникъ! мясникъ!" такимъ тономъ, какимъ обыкновенно этотъ промышленный классъ людей возвщаетъ о своемъ приближеніи поварамъ и кухаркамъ.