Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— И онъ дйствительно сказалъ это? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— Дйствительно, — отвчалъ м-ръ Пелль.
— Ну, такъ парламентъ мотъ бы его за это словцо притянуть къ суду, — замтилъ м-ръ Уэллеръ. — И проболтайся такимъ манеромъ нашъ брать извозчикъ, вышла бы, я полагаю, такая кутерьма, что просто — наше почтеніе!
— Но вдь вы забываете, почтеннйшій, — возразилъ м-ръ Пелль, — что все это произнесено было по довренности, то есть, подъ секретомъ.
— Подъ чмъ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— Подъ секретомъ.
— Ну, это другая статья, — сказалъ м-ръ Уэллеръ посл минутнаго
— Разумется, нечего, — сказалъ м-ръ Пелль. — Разница очевидная, вы понимаете.
— Это сообщаетъ длу другой оборотъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Продолжайте, сэръ.
— Нтъ, сэръ, я не намренъ продолжать, — отвчалъ м-ръ Пелль глубокомысленнымъ тономъ, — Вы мн напомнили, сэръ, что этотъ разговоръ происходилъ между нами по довренности, съ глазу на глазъ, и, стало быть… — Я должностной человкъ, господа. Статься можетъ, что меня уважаютъ за мою профессію, a статься можетъ, и нтъ. Другимъ это лучше извстно. Я не скажу ничего. Уста мои безмолвствуютъ, милостивые государи, и языкъ прилипаетъ къ гортани моей. Ужъ и безъ того въ палат сдланы были замчанія, оскорбительныя для репутаціи благороднаго моего друга. Прошу извинить меня, господа: я былъ неостороженъ. Вижу теперь, что я не имлъ никакого права произносить здсь имя этого великаго человка. Вы, сэръ, возвратили меня къ моему долгу. Благодарю васъ, сэръ.
Разгрузившись такимъ образомъ этими сентенціями, м-ръ Пелль засунулъ руки въ карманы и, сердито нахмуривъ брови, зазвенлъ съ ужасною ршимостью тремя или четырьмя мдными монетами.
И лишь только онъ принялъ эту благонамренную ршимость, какъ въ комнату вбжалъ мальчикъ съ синимъ мшкомъ и сказалъ, что дло сейчасъ будетъ пущено въ ходъ. При этомъ извстіи вся компанія немедленно бросилась на улицу и принялась пробивать себ дорогу въ судъ: эта предварительная церемонія, въ обыкновенныхъ случаяхъ, могла совершиться не иначе, какъ въ двадцать или тридцать минутъ.
М-ръ Уэллеръ, мужчина толстый и тяжелый, бросился въ толпу и, зажмуривъ глаза, принялся, съ отчаянными усиліями, прочищать себ путь направо и налво. Усилія его были безуспшны: какой-то мужчина, которому онъ неосторожно наступилъ на ногу, нахлобучилъ шляпу на его глаза и ршительно загородилъ ему дорогу. Но этотъ джентльменъ, повидимому, тотчасъ же раскаялся въ своемъ опрометчивомъ поступк; изъ устъ его вырвалось какое-то невнятное восклицаніе, и затмъ, схвативъ почтеннаго старца за руку, онъ быстро притащилъ его въ галлерею коммерческаго суда.
— Ты-ли это, Самми? — воскликнулъ, наконецъ, м-ръ Уэллеръ, бросая нжный взоръ на своего нечаяннаго руководителя.
Самуэль поклонился.
— Ахъ, ты, дтище мое безпутное! — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — могъ-ли я думать и гадать, что собственный сынъ, на старости лтъ, задастъ мн нахлобучку?
— A какъ мн было узнать тебя, старичина, въ этихъ демонскихъ тискахъ? — возразилъ Самуэль. — Неужто, думаешь ты, что, кром тебя, никто не мотъ придавить мн ногу такимъ манеромъ?
— И то правда, другъ мой, Самми, — отвчалъ разнженный старикъ, — ты всегда былъ кроткимъ и послушнымъ сыномъ. За какимъ только дьяволомъ ты пришелъ сюда, желалъ бы я
И м-ръ Уэллеръ тряхнулъ головой съ великою торжественностью.
— Что это за старый хрычъ! — воскликнулъ Самуэль. — Только y него и на ум, что резолюціи да протоколы. Кто теб сказалъ, что мой старшина въ этомъ суд? Ужъ, разумется, ему нтъ дла до вашихъ резолюцій.
М-ръ Уэллеръ не произнесъ отвта, но опять покачалъ головой совершенно ученымъ образомъ.
— Полно раскачивать своимъ кузовомъ-то, старый птушище, — сказалъ Самуэль запальчивымъ тономъ, — будь разсудительне, ддушка. Я вотъ вчера вечеромъ путешествовалъ въ твое логовище y маркиза Гренби.
— Ну, что, видлъ ты мачиху, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ, испустивъ глубокій вздохъ.
— Видлъ, — отвчалъ Самуэль.
— Какъ ты ее нашелъ?
— Да такъ себ: она, кажется, повадилась y тебя прихлебывать по вечерамъ анисовый пуншъ вмсто микстуры. Не сдобровать ей, старичина.
— Ты думаешь?
— Совершенно увренъ въ этомъ.
М-ръ Уэллеръ схватилъ руку своего сына, пожалъ ее и стремительно оттолкнулъ отъ себя. И, когда онъ производилъ эти эволюціи, на лиц его отпечатллось выраженіе не отчаянія и скорби, но что-то весьма близкое къ пріятной и отрадной надежд. Лучъ тихой радости постепенно озарилъ всю его физіономію, когда онъ произносилъ слдующія слова,
— Право, Самуэль, я не знаю, какъ пойдутъ впередъ вс эти дла, но думать надобно, что авось какъ-нибудь выйдетъ приключен… горестное приключеніе, другъ мой, Самми. Вдь ты помнишь этого жирнаго толстяка?
— Пастыря, что ходитъ къ твоей сожительниц? Не забуду до гробовой доски.
— Такъ вотъ, y него, другъ мой, Самми… какъ бы это въ добрый часъ молвить, въ худой помолчать… y него, видишь ли, зудитъ печенка и завалы въ обоихъ бокахъ.
— Стало быть, онъ очень нездоровъ? — спросилъ Самуэль.
— Онъ необыкновенно блденъ, — отвчалъ отецъ, — только носъ y него сдлался еще красне. Аппетитъ его такъ себ, ни то, ни се, зато ужъ пьетъ какъ, еслибъ ты зналъ!
И, махнувъ рукой, м-ръ Уэллеръ погрузился въ глубокое раздумье.
— Все это прекрасно, — сказалъ Самуэль, — и я радуюсь за тебя, старый человкъ. Поговоримъ теперь о моемъ собственномъ дл. Развсь уши, и не заикайся до тхъ поръ, пока я не кончу.
Посл этого приступа, Самуэль разсказалъ въ короткихъ словахъ вс подробности послдняго своего разговора съ м-ромъ Пикквикомъ.
— Какъ? Остаться въ тюрьм одному? — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ старшій. — Не позволить никому ходить за собою? Бдный старичокъ! Нтъ, нтъ, Самми, до этого не надобно допускать его.
— Ужъ, конечно, не надобно, — подтвердилъ Саму-эль. — Это я и безъ тебя зналъ.
— Да они тамъ съдять его живьемъ, Самми, и съ косточками! — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ.
Самуэль нашелъ это мнніе весьма основательнымъ.
— Онъ вдь еще не доварился, Самми, когда вступилъ въ эти казематы, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ метафорически, — a они, поврь мн, пропекутъ и изжарятъ его такъ, что никто изъ самыхъ близкихъ друзей не угадаетъ въ немъ прежняго птенца. Не такъ ли, Самми?