Замок де ла Кастри. Том 1
Шрифт:
Новый приступ тошноты внезапно сковал желудок и, ведомый рыжеволосым призраком Эвелин, Дима скрылся в ванной, где потерял сознание. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что хочет откровенно поговорить с матерью обо всем, что с ним случилось, но она уже спала. Лежала на диване в белой поношенной блузе и коричневой юбке. На щеках ее до сих пор блестела соленая влага.
Дима вздохнул. Боясь разбудить мать, он вернулся в ванную, где с трудом стоя на ногах принял душ. Вряд ли теперь желание поговорить появится у него снова. Он слишком боялся рассказывать Виктории о своих чувствах,
Последние слова, сказанные ему Эвелин, все еще эхом раздавались в голове. То, что она скрывала так долго от родного брата, она вдруг рассказала ему, и Дима не знал, как ему жить с этой жестокой правдой.
Сможет ли он полюбить шлюху? Это было последнее, о чем Дима подумал перед сном.
Утром Дима, как и предполагал, не смог встать с кровати. Да и куда ему было торопиться? В школе его никто не ждал до первых экзаменов. Вчера он весь вечер шатался по лесу в рваных кроссовках, так что неудивительно, что к нему прицепилась простуда. Виктория против обыкновения не заглянула к нему в комнату перед работой, поэтому Дима снова провалился в тяжелый сон.
Ему снилось, что он опять оказался в лесу. Впереди на краю обрыва сидел мужчина, которого он сразу узнал по длинным иссиня-черным волосам и худым плечам.
– Ну, что? – дружелюбно спросил Габриэль.
Дима сел рядом с ним, свесив ноги вниз.
– Я не понимаю, почему я снова здесь?
Губы Габриэля растянулись в ухмылке, обнажив крупные передние зубы.
– Ты болеешь.
Дима с удивлением посмотрел на него.
– Да, Дим, ты болеешь. Не спишь.
Они молчали. Под их ногами плыла куда-то серая безмолвная дымка. Ничего не было видно внизу: ни дома из бревен, ни вардо, ни людей. Потом далеко под ними что-то взорвалось в сердце плотного серого тумана.
«Пожар!» – подумал Дима.
– Габриэль, пожар! – сказал он вслух, но де ла Кастри уже не было рядом.
Дима вскочил. Огонь стеной полыхал перед ним, опаляя кожу лица и рук. Юноша отступал, но безрезультатно. Жар окутывал его, уничтожал. Дима сделал еще несколько неловких шагов и рухнул с обрыва.
Он с криком проснулся в пустой комнате. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь занавески, освещали заваленный книгами письменный стол, шкаф с большим зеркалом на внутренней стороне дверцы и пыльные ряды книжных полок. Дима сбросил на пол мокрое одеяло, подушку и смятую простыню, оставшись в одних трусах. Пока его мучили кошмары, поднялась температура, и теперь он обливался потом.
– Надо подняться, принять лекарство и снова лечь, – бормотал Дима. – Принять лекарство и снова лечь.
С трудом он заставил себя сесть. Голова невыносимо кружилась, и нечем было дышать. Ему всегда нравилось оставаться дома одному, но сейчас это было весьма некстати. Дима все отдал бы за то, чтобы мама поухаживала за ним. Он вывалился из комнаты и босиком потащился на кухню. К счастью, быстро найдя жаропонижающее, Дима принял его и вернулся в постель. Когда он очнулся в следующий раз, Виктория была уже дома. Заметив рассыпанные на кухонном столе
– Болеешь? – спросила она, заглядывая к нему комнату. В вопросе ее так и сквозило: «Сам виноват! Нечего было шляться всю ночь неизвестно где!», поэтому Дима ничего не ответил, просто отвернулся к стене.
Через пару дней Дима почувствовал себя лучше. Он даже смог встать и оглядеть свое отражение в зеркале. Зрелище, однако, его не порадовало. Он заметно исхудал, лицо осунулось, а любимые светло-синие джинсы не держались на бедрах.
Черный глаз тут же перестал крутиться в глазнице и уставился на свое отражение. Диму передернуло. Он терпеть не мог, когда больной глаз вел себя подобным образом, при этом юноша чувствовал прямо-таки болезненную тягу простоять возле зеркала весь день напролет.
Зеркала так часто ловили его в свои заманчивые сети, что однажды Диме даже досталось от матери. После того как она несколько раз застала его во время болезненных созерцаний собственного отражения, Виктория весьма грубо намекнула сыну на то, что, по ее мнению, настоящие мужчины не должны столько времени уделять собственной внешности.
Дима ничего не ответил на ее выпад. Он был совершенно уверен, что дело здесь было вовсе не в его внешнем виде, а в больном черном глазу.
Словно что-то созерцало этот мир через него.
Юноша еще раз окинул неприязненным взглядом собственное отражение и вернулся в кровать. Что он будет делать, когда выздоровеет окончательно? Снова станет сидеть в библиотеке? Снова начнет зарабатывать починкой всякого хлама и курить травку? Все, что раньше наполняло его жизнь хоть каким-то смыслом, вдруг стало таким незначительным…
Истомин не знал, как ему жить дальше.
Холодным ноябрьским утром Дима вышел на улицу, пересек пустынную площадку и поднялся на школьное крыльцо. Как всегда люди вокруг делали вид, что не замечают его. Лишь несколько учителей ответили на его приветствие искренней улыбкой.
Дима отсидел все уроки по расписанию, лишний раз убедившись в том, что знает намного больше всех своих одноклассников вместе взятых, и в школе ему попросту нечего делать. По пути домой он зашел к матери в библиотеку, и они долго просидели за столом, попивая чай и болтая о пустяках.
С тех пор как Дима пропал из дома на целую ночь, прошло уже почти два месяца, и старая ссора позабылась. Что именно произошло тогда, Дима так и не рассказал, хотя каждый день мысленно уходил в прошлое, в ту единственную ночь, когда был счастлив.
Он все ждал. Постоянно ждал своих новых друзей. Но никто не появлялся. Дима начинал бояться, что он жестоко обманулся тогда, решив, что он им небезразличен. А, может, все это лишь приснилось ему? Быть может, это был один из тех странных снов, что мучили его во время болезни?
Вот и теперь, сидя в окружении книг, Дима неспокойно ерзал на стуле и не мог расслабиться. А ведь раньше в библиотеке было так уютно… Допив чай, он оставил Викторию одну. Ей тоже было не по себе. Чувствовала ли она то, что чувствовал ее сын? Вряд ли. Но она понимала, что что-то назревает.