Замок де ла Кастри. Том 1
Шрифт:
Мать лежала мертвая на кровати с окровавленным ножом в груди.
Минуты растянулись на десятилетия. Боль потери была столь ошеломляюще сильной и глубокой, что Габриэль в итоге плохо запомнил этот день. Он не понимал, как такое вообще могло случиться с ним, но это случилось. Он только помнил, как забрал сестру с собой на улицу. Прочь из этого места в холод, голод и полную нищету. И больше они сюда не возвращались.
Они находились в зловонном подвале старого дома в центре Петербурга, где повсюду сновали крысы, а дальние углы помещения скрывали в темноте кривые линии ржавых труб. Влажный воздух
Габриэль чувствовал себя плохо. Болело сердце, и в последнее время он слишком уж часто стал допускать мысль, что если бы не сестра, то он уже давно покончил бы с собой. Мать рассказывала, что в их семье подобное встречалось довольно часто. Рождавшиеся в их роду мужчины через одного умирали рано: кто от болезней, а кто накладывал на себя руки. Мелуар обладал отменным здоровьем, чего нельзя было сказать о Габриэле и его дедушке – отце его матери, Безумном Герцоге и Верховном Правителе мира, существовавшего до Великого Взрыва.
Де ла Кастри горько усмехнулся. Как же эти громкие слова не вязались с подвалом, где они находились, с его грязной одеждой и исколотой шприцом тощей рукой! Он не принадлежал этому миру.
Мысли о матери в скором времени заставили Габриэля вытащить из-за батареи старый альбом в черном кожаном переплете с миниатюрными портретами членов семьи – все, что осталось им в память о некогда могущественном роде, конечно, если не считать перстня на пальце Габриэля. Но, как и всегда, когда он открывал альбом, мысли путались, и де ла Кастри начинал перелистывать его без цели. Возможно, он зря вспомнил о нем в последний момент и захватил с собой. Возможно, ему стоило оставить эту реликвию в борделе вместе с телом Катрин…
Они даже не смогли проститься с ней как следует… На сцене и на подиуме он мог не бояться разоблачения. Грим спасал его от многих проблем. Но в реальной жизни Служителям хватило бы одного взгляда на Габриэля, чтобы понять, с кем они имеют дело.
Де ла Кастри чувствовал, что сознание вновь пытается ускользнуть от него, убежать, унестись вдаль, как вода сквозь пальцы. Глаза уже закрывались, когда ветхая дверь в подвал содрогнулась под градом ударов.
– Откройте! Именем Нового Правительства!
Габриэль вскочил. Эвелин была уже на ногах и испуганно переводила взгляд с двери на брата. Все самые страшные опасения мужчины подтвердились. Их могли выследить, жильцы дома могли сдать их. В этом мире ненавидели бедняков, портивших облик заново отстраивающегося города.
– Именем Нового Правительства, откройте!
И снова удар. Дверь опасно прогнулась, но все же выдержала. Мешкать не стоило. Габриэль схватил сестру за руку и потянул ее за дверь, там было достаточно места для двоих. В кромешной темноте подвала у Служителей не было ни единого шанса увидеть их, пока свет не будет включен. Де ла Кастри знал, что у него с сестрой будет достаточно времени, чтобы выскользнуть наружу, пока Служители будут искать выключатель, но на всякий случай все-таки подхватил с пола старую доску, утыканную ржавыми гвоздями.
Следующего удара дверь не выдержала, и внутрь протиснулись двое в потертых кителях темно-синего цвета. У одного
– Черт возьми! Ну и вонь! – воскликнул толстый.
– Заткнись и найди выключатель! – Служитель достал пистолет, пытаясь разглядеть что-либо в кромешной тьме.
Он не двигался с места, закрывая собой выход на улицу, и Габриэль, скрепя сердце, смирился с тем, что просто так сбежать не удастся. Он поудобнее перехватил доску и направился к двери.
Мужчина так и не понял, что, собственно, повалило его на землю, выбив оружие из рук, а брат с сестрой выскочили на улицу. Позади из подвала доносились яростные ругательства Служителей.
Погоня началась.
Дима очнулся в холодном поту. Опять этот всадник ему приснился!
Странный беспокоящий сон о всаднике на черном коне то и дело врывался в его подсознание, смущая разум наутро. У мужчины были огромные темно-синие глаза, сверкающие в темноте. Была ночь, и всадник стоял на фоне пылающего города в черно-зеленом мундире со сложной серебряной шнуровкой спереди, с серебряными погонами на плечах. В одной руке он держал знамя, развевающееся на ветру.
В этот раз юноше удалось полностью разглядеть вышитый на темно-зеленом полотнище рисунок. Он свесил ноги с кровати и не вставая дотянулся до лампочки на рабочем столе. Комната была такой тесной, что вставать не было необходимости. Затем он достал из ящика листок бумаги и карандаш.
Когда Дима закончил и подошел к окну, гигантская щербатая луна все еще висела над деревьями, вплотную подступающими к дому. Сегодня он уже вряд ли сможет уснуть. Он приоткрыл окно и вдохнул еще теплый, несмотря на сентябрь, ночной воздух. Нащупал под подоконником спрятанную за батареей пачку сигарет и закурил.
Стараясь выдыхать дым на улицу, чтобы его мать ненароком не узнала, чем он тут занимается, Дима задумался над тем, где он раньше видел это знамя. Он представил, как мгновенно пролистывает в голове один за другим сотни прочитанных им учебников. Через несколько минут ответ был найден, однако он не принес с собой ничего кроме непонимания. Дима не понимал, при чем он тут!
Докурив сигарету, он закрыл окно и снова лег в постель. Больной глаз сегодня невыносимо чесался и лихорадочно крутился в глазнице. За последние пару лет Димино зрение упало на несколько единиц, и врачи ничего не могли с этим поделать. Рано или поздно мальчик должен был ослепнуть. Сам Дима мог только подозревать о грозящем ему несчастье. Его мать скорее лишилась бы руки, чем сказала бы ему правду.
Юноша попытался закрыть глаза, но в итоге его послушался лишь один здоровый глаз ярко-зеленого цвета. Подросток засмеялся, представляя, как жутко, наверное, выглядит со стороны с одним вращающимся черным глазом, который сейчас не прикрывала длинная белая челка.
Немудрено, что у Димы не было друзей. Его сторонились и над ним издевались, боясь его ума и его внешности, правда сам он давно уже к этому привык. Такова была его судьба, судьба тех, кого звали Калеками, Другими. Это были дети, родившиеся после Взрыва и носившие на себе то или иное увечье. Их было немного, и они слишком рано умирали. Это были люди, наделенные исключительной добротой, но мало кто мог разглядеть это за их физической неполноценностью.