Замок серебряной розы

Снегова Анна

– Скажи мне, хотя бы раз в жизни! – Ричард положил руки по обе стороны от моих колен, перекрыл пути отхода. Верно предугадал, что я собиралась ретироваться подальше от его расспросов. – Вообще не понимаю, какая может быть причина. Такая красивая, талантливая, замечательная во всех отношениях юная леди просто обязана наслаждаться балом…

Я не ответила на его шутливый тон, которым он уговаривал меня, как ребенка – не плакать, и на его попытку подбодрить.

Она меня просто взбесила.

Я достаточно строила из себя паиньку. В конце концов,

накопившаяся обида – за этот вечер, за этот год, за все эти годы – просто грозила взорвать меня изнутри. И тогда я её выплеснула.

– Вот именно! – я тыкнула пальцем прямо в его твёрдую грудь. Чуть не сломала. – Красивая, талантливая, замечательная, благородного происхождения и вообще практически принцесса! Так какого ж рожна тебе ещё надо?!

Мой первый порыв быстро прошёл, и я сдулась.

Вместо злости и обиды меня вдруг накрыло волной совсем других эмоций. Как будто за рухнувшей плотиной была вовсе не мутная, застоявшаяся вода. А чистый, мощный поток, который смыл всё лишнее и вынес на поверхность только главные вещи. То, как близко мы сейчас – в эту зачарованную минуту, в этом заколдованном месте.

Моя рука, которая так наивно и глупо пыталась ударить, теперь несмело трогает лепестки синей розы в петлице чёрного сюртука. А потом скользит раскрытой ладонью, едва дотрагиваясь, по шероховатой грубой ткани. Медленно вверх, к плечу. Замирает там.

Робкий взмах ресниц.

Если б я знала, что когда-нибудь увижу на всегда невозмутимом лице Ричарда Винтерстоуна столь ошеломлённое выражение, ни за что бы не поверила.

– Гаяни…

– Я уже восемнадцать лет Гаяни. Восемнадцать! Между прочим! Лет! А ты…

Я снова отвернулась. Предательские слёзы уже закипали. А спрятаться, чтоб их не показывать, было негде. Везде был он.

Его сила, его запах, его руки, которые по-прежнему держали меня в плену. И мы были близко – слишком близко. Ближе, чем дозволяли приличия. Ближе, чем позволяли мы друг другу раньше. Ближе настолько, что это уже становилось физически невыносимо.

Ричард долго молчал. А потом выдохнул:

– Лягушонок… Гаяни! Но ты же совсем ещё юная, у тебя вся жизнь впереди. Зачем тебе такой сухарь, как я? Ты можешь найти себе ровесника.

Но противореча сам себе, он положил мне ладонь на талию – тяжело и веско, словно его руки безотчётно пробовали на вкус то новое знание, которое ещё только пытался осмыслить разум. Мне кажется, наши тела вели сейчас какой-то другой разговор, не слушаясь того, что говорили глупые головы. И он, этот разговор, был намного честнее.

Мои колени коснулись его тела. Теперь – ещё ближе.

– Я даже не думал, что ты можешь так… Что можешь в меня… В конце концов, я не привык смотреть на тебя подобным образом! Ведь ты же…

– Так посмотри! – шепнула я и посмотрела на него искоса из-под ресниц. Чувствуя, что кажется, краснею как маков цвет.

Он замолчал.

И посмотрел.

И смотрел на меня долго.

Наконец, коротко вздохнул и поднял руку к моему лицу. Я застыла,

забыв дышать.

Кончиками пальцев – по бровям и виску, и ниже, невесомо касаясь бархатной кожи. Костяшками по линиям моего лица – эллеритовое кольцо задевает холодом, и этот умопомрачительный контраст с жаром кожи сводит меня с ума. Столько осторожной, сдержанной, терпеливой нежности, что у меня в груди словно стая бабочек начинает трепетать крыльями.

Закрываю глаза, когда чувствую его руку в своих волосах. Пропускает пряди меж пальцев – и любуется, я знаю. Наверное, я предчувствовала, что ему понравится. Не зря отращивала… А уж как нравится мне… м-м-м… Вот так, до самых кончиков, неспешным скольжением запуская дрожь по моему телу.

Горячая ладонь обнимает мою щёку, я склоняю голову ближе и трусь об эту широкую, с загрубелой кожей ладонь, будто кошка.

Открываю глаза и поражаюсь, как серьёзно он на меня смотрит.

С моих губ срывается нетерпеливый выдох.

– Ну? Что? Посмотрел? И что ты думаешь?

Но судя по всему, чья-то глупая голова по-прежнему ещё говорит невпопад, не догоняя то, что давно уже поняло тело.

– Я думаю, что крупно попал, - честно признался Ричард Винтерстоун.

Вспыхиваю и убираю руку с его плеча. Отталкиваюсь обеими ладонями от подоконника.

– Хорошо, ты добился своего – я обиделась! Можешь дальше не пытаться искать то, чего нет и видимо, уже не будет. – Я попыталась сползти на пол. Но каким-то странным образом оказалась плотно зажатой между жёстким краем подоконника – и мужским телом, источающим жар, который я чувствовала всей кожей через тонкую ткань.

– Погоди. Нужно провести опытные испытания, - пробормотал Ричард. – Чтоб было совсем понятно.

А потом склонился и поцеловал перепуганную и обрадованную меня так – что я полностью, абсолютно согласилась с ним.

Опытные испытания нужны.

О-очень-преочень нужны!

Даже если мне уже давным-давно всё понятно.

Да.

Везучий всё-таки этот подоконник.

Губы Ричарда прижались к моим на бесконечно долгое мгновение. Это было как встреча после долгой разлуки, как узнавание после потери.

Я снова вцепилась в его плечи – судорожно, теперь уже обеими руками, отбросив робость, забыв обо всём, кроме яростного, крушащего всё на своём пути желания удержать. Удержаться в этом самом мгновении, объяснить без слов то, что словами у меня получалось не очень.

Как сильно я тебя ждала.

Как сильно ты мне нужен.

Ты даже не представляешь себе.

Да-а-а… Такого первого поцелуя стоило ждать! И беречь этот драгоценный дар от любых и всяческих посягательств.

Он оторвался от меня первый – тяжело дыша. Оторвался, чтобы взять моё лицо в ладони и посмотреть каким-то бешеным, пьяным взглядом. Его царапающий хрипотцой низкий голос вибрировал у меня на губах, так близко он был. Ричард заговорил торопливо, заглядывая мне в глаза: