Замуж за принца
Шрифт:
— Она действительно незаменима как советчик, — согласился судья. — Вместе с тем я смею надеяться, что в процессе получения советов вы не высказывали обещаний, каковые не имеете намерения сдержать, сэр.
— Папочка! — хором вскричали Элиза и Холлис.
— В этом я заверяю вас словом принца и джентльмена, — торжественно произнес Себастьян.
У Элизы пылали щеки. Хотелось напомнить отцу, что она уже давно взрослая женщина, а не невинная барышня. Но прежде чем она успела сделать это заявление, в комнату возвратилась Поппи, катя перед собой хлипкую тележку, которой обычно
— Ах, вот и виски, — проговорила Элиза. — Наверное, нам всем можно выпить понемногу. Будьте любезны присаживаться к столу, ваше высочество.
— К чему эта официальность, Элиза? Разве мы не перешли на «ты»? Ты должна называть меня просто Себастьяном.
— Ах, боже мой! — пролепетала Холлис, находившаяся, похоже, едва ли не на грани обморока. — Только не это!
— Ты совершенно прав, — согласилась Элиза, награждая принца суровым взглядом. Ни отцу, ни сестре не понадобится больших усилий, чтобы понять, что произошло между нею и его высочеством. — Садись, Себастьян, сделай милость.
— Мне страшно подумать о том, как вышло, что вы оба за такой короткий срок знакомства успели перейти на «ты». Но в настоящий момент я хотел бы узнать, какой же совет вы желаете получить у моей дочери, — сказал судья, словно прочитав мысли Элизы. Она попыталась было вложить в руку отца бокал с виски, но он отвел ее руку.
— Она оказала мне неоценимые услуги в расследовании того, что случилось с моим личным секретарем, — объяснил Себастьян и взял из рук Поппи свой бокал. Бедная девушка, на которую принц произвел сильное впечатление, едва не пролила содержимое бокала ему на брюки. — Вам нетрудно представить себе, что после столь прискорбного происшествия практически каждого члена нашей делегации можно подозревать. И я пришел к выводу, что могу положиться на суждения Элизы.
— Вне всяких сомнений, она прониклась не меньшим доверием к вам, — сухо заметил судья.
— Папочка!
— А удалось ли вам выяснить, кто же стоял за этим преступлением? — спросила Холлис, которая не могла упустить возможность раздобыть новый материал для своей газеты.
Себастьян отрицательно покачал головой.
Элизе хотелось поделиться с Себастьяном теми сведениями, которые она раздобыла сегодня, но в присутствии родственников говорить об этом ей расхотелось. Она всегда гордилась тем, что в их семье царила полная свобода мнений, и это позволяло честно и уважительно спорить по многим вопросам. Но вот сегодня она совершенно не желала выслушивать чьи-либо мнения по каким бы то ни было вопросам.
— Возможно, вы и доверяете ее суждениям, сэр, — продолжал судья, — но смею вас заверить, что Элиза ничего не смыслит в расследовании убийств, так что нет необходимости вовлекать ее в это дело. Мне неприятно сознавать, что вы подвергаете ее опасности.
— Разумеется, нет! — горячо возразила сама Элиза. Отец говорил так, словно она все еще была несмышленышем.
— Элиза очень умна,
— Холлис! — резко оборвала сестру Элиза. — Ладно, хватит. Помолчите оба! — И она вскинула руки в умоляющем жесте. — Папочка, Холлис. Я благодарна вам за заботу обо мне и о моей репутации… какой бы она ни была… — При этих словах Элиза пожала плечами. — Но я далеко не дурочка, а принц ведет себя как истый джентльмен. Мы с ним друзья. И мне ничто не угрожает. Во всех отношениях, — добавила она и при этом выразительно посмотрела на сестру. Та хмуро уставилась в свой бокал.
— Мы беспокоимся о тебе, Элиза.
Они беспокоились о той Элизе, которую некогда считали самой большой дурой во всем Лондоне, и не желали, чтобы вернулось то ужасное время.
— Я знаю, что вы волнуетесь, и за это очень-очень вас люблю. Десять лет назад я совершила непростительную ошибку, но сейчас я стала совсем другой. И вам это хорошо известно.
— Не нужно развивать эту тему, — мягко остановила ее Холлис и потупилась.
— Мне скрывать нечего, — возразила ей Элиза, заметив, как затрепетали ресницы у сестры.
— Ее откровенность меня очень радует, — сказал Себастьян. — В силу моего положения ежедневно приходится встречаться с людьми, многие из которых не совсем откровенны со мной, поскольку имеют превратное представление о том, что следует и чего не следует знать принцу. Есть такая привычка — утаивать что-либо или же представлять события в таком свете, чтобы они не огорчали меня. Элиза же весьма прямо выкладывает все, что думает обо мне и сложившейся вокруг меня ситуации. Она говорит мне правду, какой бы та ни была.
— Она действительно привыкла говорить открыто, и я тоже вполне полагаюсь на ее мнение. Однако она моя дочь, и мне не хочется, чтобы кто-нибудь причинил ей вред, — твердо произнес судья.
— Мне никто не причиняет вреда, — заверила отца Элиза.
— Будь по-твоему, но тебе не пристало давать советы принцу, — стоял на своем судья. — Если ему требуется помощь именно по этому вопросу, то он, быть может, любезно согласится отобедать сегодня вечером с нами и послушает, какие еще мудрые советы можно получить от всех членов семейства Триклбэнк с Бедфорд-сквер. Мы все здесь до ужаса прямые и откровенные в своих суждениях, сколь бы ошибочны эти суждения ни были.
— Ваше предложение в высшей степени любезно, — откликнулся Себастьян, — но, к сожалению, меня ожидают в другом месте. — Он взглянул на Элизу. — Я надеялся, что смогу переговорить хотя бы минутку с вашей дочерью, если нам это будет позволено.
Элиза оглядела родственников. Глаза отца были устремлены в ее направлении, да и все остальные не сводили с нее взглядов: Холлис, Поппи, оба пса… даже Прис.
— Нам будет позволено, — ответила она за всех. — Извините нас, пожалуйста.
Отец не сказал на это ничего. Он лишь слегка повернул голову, руки же его были спокойно сложены на коленях.