Занавес опускается: Детективные романы
Шрифт:
— Ну вот! — Фокс щелкнул языком. — Я, как всегда, сел в галошу, да, сэр?
— Расскажите лучше, какие еще вопросы вы себе задаете, — попросил Родерик.
— Еще я задаю себе вопрос: разве не мог кто-нибудь из этих огорченных, раздосадованных людей — скорее всего, женщина — дать волю фантазии и в сердцах, под влиянием минуты написать это письмо?
— А как же серия шуток, мистер Фокс? — спросила Агата.
— Очень глупые забавы, просто хулиганство. Нельзя так портить людям нервы. Если девочка не виновата — а, по-видимому, она не могла это проделать, — значит, чувство меры потерял кто-то другой. Человек злобный и мстительный, —
— Вот именно! — Родерик обнял его за плечи. — Дорогой Фоксик, вы к нам заглянули как нельзя кстати. Давайте-ка все чего-нибудь выпьем. — Другой рукой он обнял за плечи жену, и они втроем двинулись в гостиную.
У двери мужчины пропустили Агату вперед, в это время зазвонил телефон, и она пошла снять трубку. Родерик задержал Фокса на пороге, они переглянулись.
— Вы сыграли очень убедительно, Фокс. Большое спасибо.
— И все равно странноватая история, сэр, вы не находите?
— Более чем. Проходите.
Когда они вошли, Агата прикрыла рукой трубку и повернулась к ним. Лицо у нее было бледное.
— Рори, — сказала она. — Это Томас Анкред. Он хочет с тобой встретиться. Говорит, они все получили такие письма. Говорит, он сделал одно открытие. Хочет приехать. Что мне ему сказать?
— Хорошо, я с ним встречусь, — кивнул Родерик. — Пусть приезжает утром в Скотленд-Ярд. Черт бы его побрал!
Глава десятая
СЕНСАЦИОННАЯ НОВОСТЬ ТОМАСА
Томас Анкред прибыл ровно в девять, как ему и было назначено. Беседа проходила в кабинете Родерика, на ней присутствовал Фокс.
Как все художники, Агата очень точно описывала внешность людей, а словесный портрет Томаса удался ей особенно. Редкий пушистый хохолок, широко открытые, чуть удивленные глаза, маленький рот с поджатыми губами, мягкий, запинающийся голос — у Родерика было ощущение, что он знаком с Томасом давно.
— Большое спасибо, что разрешили приехать, — сказал Томас. — Мне вообще-то не слишком хотелось, но с вашей стороны очень любезно, что вы меня приняли. Мы ведь знакомы с миссис Аллен, вот нам и пришла эта идея.
— Кому «нам»? — спросил Родерик.
— В основном Полине и Дези. Поль и Фенелла тоже поддержали. Миссис Аллен, конечно, рассказывала вам про нашу семью?
— Давайте будем считать, что я пока ничего ни о ком не знаю.
— О боже мой! — Томас вздохнул. — Значит, разговор будет долгий.
— Так о каких письмах вы говорили?
— А, да-да. — Томас похлопал себя по карманам. — Письма… Они у меня где-то с собой. Это, знаете ли, анонимки. Я, конечно, и раньше их получал. Сами понимаете, театр — разочарованные поклонники, обиженные актрисы. Но это совсем другое… да-да… Где же они? — Он приподнял полу пиджака, с подозрением поглядел на оттопыренный карман и, после некоторых колебаний, извлек оттуда какие-то бумаги, два карандаша и коробок спичек. — Вот видите, — просияв, он посмотрел на Родерика, — все-таки нашел. — И с победным видом положил на стол восемь копий уже знакомого Родерику письма, написанных печатными буквами той же самой ручкой и на такой же бумаге.
— А конверты?
— Ой, мы их не сохранили. Я про свое письмо никому говорить не собирался, — после небольшой
— Здесь восемь писем. Вас сейчас в Анкретоне восемь?
— Соня письма не получила, и все считают, что в анонимке намекается на нее.
— Вы разделяете эту точку зрения, мистер Анкред?
— Ну разумеется. — Томас широко раскрыл глаза. — По-моему, это очевидно. Учитывая завещание и все прочее. Естественно, там намекается на Соню, но лично я, — Томас неуверенно кашлянул, — лично я не думаю, что она убила папочку. — Он робко и беспокойно улыбнулся. — Это было бы все же большое свинство. Да и как-то трудно себе представить… Но Полина прямо-таки ухватилась за эту идею. Дези, в общем, тоже. Они обе ужасно разнервничались. Полина и так на похоронах упала в обморок, а тут еще эти письма — она переживает безумно. Вы даже не представляете, что у нас там сейчас творится.
— Значит, обратиться в Скотленд-Ярд предложила миссис Кентиш?
— И Дези. Это моя незамужняя сестра. Дездемона. Письма мы все распечатали вчера утром, за завтраком. Представляете? Я спустился в столовую первый и… для меня это был шок, поверьте. Я уже хотел бросить письмо в камин, но тут вошла Фенелла, и я незаметно сложил его под столом в маленький квадратик. Вон, сразу видно, какое из них мое — на нем следы сгибов. А то, которое будто жевали, — это Поля. Он, знаете ли, так разволновался, что его скомкал. В общем, я заметил, что у всех перед тарелкой лежит точно такой же конверт. Соня всегда завтракает у себя, но я спрашивал Баркера, и он сказал, что ей никакой почты не было. Потом один за другим пришли все остальные. Фенелла уже прочла свое письмо, и лицо у нее было довольно-таки странное. Полина сказала: «Ой, что это мне за письмо пришло? Адрес печатными буквами. Как будто ребенок писал». А Милли сказала: «Небось опять Панталоша» — и тут же начался скандал, потому что Полина и Милли из-за Панталоши всегда ссорятся. А потом и все остальные сказали: «Ой, мне тоже такое письмо пришло». Ну и распечатали. Полина, естественно, чуть не упала в обморок, а Дези закричала: «Ах, чуяло мое сердце!» — и очень разволновалась, а Милли сказала: «Когда люди пишут анонимки, то уже дальше некуда!» Дженетта (это моя невестка), Поль и Полина сказали: «Да, Милли, ты права». А потом… что же было потом? Да, а потом все начали друг друга подозревать и стали выяснять, кто автор, и Полине пришло в голову — вы уж извините, — что, может быть, написала миссис Аллен, потому что она замужем за…
Родерик покосился на Фокса и, увидев, что тот шокирован, промолчал. Томас, красный от смущения, торопливо продолжал:
— Но, естественно, мы все на нее зашикали и не дали договорить. Фенелла, помнится, сказала: «Сама мысль, что миссис Аллен способна написать анонимку, такая беспросветная глупость, что ее даже не стоит обсуждать!» — И тут разразился новый скандал, потому что эта мысль пришла Полине, а Фенелла и Поль помолвлены против ее воли. Тут вмешался Седрик (это мой племянник, он теперь глава семьи) и сказал, что письмо вполне могла написать сама Полина. Он напомнил, что Полина очень любит оборот «есть основания полагать». Милли (это мать Седрика) весьма ехидно засмеялась — и, естественно, опять был скандал.